Багровый снег

– Просто… – Тоня широко улыбнулась. – Сложила в узел мамашино кольцо обручальное, папашин солдатский крест Георгиевский, фотографию ихнюю да икону, ещё кой-какую мелочь… Денег у меня не было, потому что то, что от отца осталось, и от продажи домишки нашего выручили – всё тётка себе забрала… Мне поэтому кольцо-то продать пришлось… Только от мамаши и осталось, что крестик медный – благословение её… Комната высоко была моя. На третьем этаже. Они думали, меня это остановит. А я на крышу выбралась, с крыши на дерево, а с дерева на землю – только и видали меня!

– И куда ж вы побежали, бедовая?

– На фронт, куда ж ещё? – пожала плечами Тоня. – Меня ж отец солдатом воспитывал. Я ничего кроме войны и не знала почти. И только о том и мечтала, чтобы на фронт попасть! Хотела мужчиной одеться и обманом, ан не вышло. Офицер долго потешался надо мной, а потом говорит: «Ты зачем, дура, обманом на фронт пробраться решила? У нас же теперь из вашей сестры прапорщиков лепят! Ступай на курсы!» Как я тогда возрадовалась, Ростислав Андреевич! Мечта ведь сбывалась! Окончила я курсы эти, и отправили нас на фронт… Ударницы мы были. Воевали не хуже мужиков, честно воевали… А потом Зимний защищали с юнкерами… Ну, а остатнее вы уж знаете…

– Да, нелёгкая доля вам выпала, – заметил Арсентьев.

– Доля как доля… Одна беда у меня, Ростислав Андреевич – характер…

– А что ж не так с вашим характером?

– А то, что собачий он у меня… Не могу я сама по себе, никак не могу… Мне хозяин нужен. Чтобы прилепиться к нему и служить ему… И пусть ему до меня дела не будет, пусть гонит, путь зол на меня будет – всё одно. Я, как собака, за ним на край света пойду и счастлива буду тем одним, что хоть самую малость нужна ему, и умру за него с радостью…

Арсентьев повернул голову. О чём это она? Собачья преданность… Не собачья – лошадиная. И с этой преданностью ходит она теперь за ним, и готова умереть за него…

– Вы не рассердитесь, Ростислав Андреевич, что я глупости болтаю… Я, может быть, уже утомила вас, так вы простите, но я сказать хочу ещё… Вы, когда тогда в Новочеркасске яд этот у меня из рук выбили и, как девчонку, отругали и за руку в армию привели, я уже тогда поняла, что за вами куда угодно пойду. Вы имели неосторожность по-доброму отнестись ко мне, а я уж теперь так к вам привязалась, что след в след за вами идти буду, тенью вашей стану… У меня, кроме вас, никого нет, и если вам что-то будет нужно, вы только покличьте, а я всё исполню, ковром под ноги выстелюсь, с лица воду пить стану… Вот так вот.

Подполковник протянул ещё слабую правую руку, пожал огрубевшую, шершавую кисть Тони:

– Спасибо вам, Тоня. Поверь, я очень ценю вашу заботу обо мне. И никогда не извиняйтесь больше, потому что вы совсем меня не утомили, а как раз наоборот.

Долгое лицо девушки осветилось радостью и она, по-детски застыдившись, отвернулась.

Этим пасхальным утром она вошла к нему в комнату своей тяжёлой, солдатской походной, усугубляемой тяжёлыми сапогами, которые были ей велики, держа в руках поднос с чаем, куском кулича, пасхой и несколькими крашеными яйцами:

– Христос Воскресе, Ростислав Андреевич!

– Воистину Воскресе, Тоня! Что это за прелестный натюрморт у вас?

– Это угощение вашей хозяйки, – ответила девушка. – Она очень милая старушка, и муж её тоже. Счастье, что вам досталась комната именно в их доме. Здесь так уютно!

«Чокнулись», по традиции, яйцами, и Тоня принялась проворно очищать их от скорлупы:

– А ещё хозяйка обещала давать молоко, хлеб, масло и всё необходимое… Вам, Ростислав Андреевич, теперь нужно хорошо питаться, чтобы скорее встать на ноги.

– Вы, Тоня, ангел. Не знаю, как и чем вас отблагодарю.

– А для Тони и спасиба вашего многожды-много! Я и китель ваш залатала и почистила. На нём теперь уже не капитанские, а подполковничьи погоны.

– Вы думаете, они будут мне более к лицу? – улыбнулся Арсентьев, приступая к завтраку.

– Они будут вам более по заслугам.

– Тоня, вы были сегодня в церкви?

– Да, – кивнула девушка. – Поставила свечку за ваше здоровье, за упокой своих родителей и ваших… – она слегка запнулась, – …вашей жены… Вы в бреду всё её имя называли, я и поставила… Счастливая она была женщина… И теперь, наверное, ей так хорошо там…

– Вы так думаете, Тоня?

– Конечно. Там, Ростислав Андреевич, всем хорошо… Это здесь мы всё мыкаемся, мучаемся, а там всё по-другому. И отцу моему там хорошо сейчас, я знаю. И вашей жене…

– Спасибо вам, Тоня, – серьёзно сказал Арсентьев. – Мне самому этой ночью очень хотелось быть на службе. Я очень давно не был в храме, и я рад, что вы сделали это вместо меня.

– А хотите, Ростислав Андреевич, я батюшку попрошу, чтобы он навестил вас?

– Нет, пока не надо, – покачал головой подполковник. – Вот, когда я встану на ноги, я сам дойду до церкви. А пока ничего не надо…

– Чуть не забыла вам сказать, я на обратном пути встретила капитана Вигеля. Помните, я говорила, что он несколько раз справлялся о вас, пока вы были в бреду?

– Конечно. И что он?