Багровый снег

Он очнулся среди ночи, в понедельник Страстной седмицы, чувствуя, несмотря не неподвижность тела, абсолютную ясность в мыслях. Бред больше не возвращался, и Арсентьев мог бы поклясться, что дивное виденье, явленное ему, не было сном, но явью. Припомнив его до мельчайших деталей, Ростислав Андреевич вдруг понял, кто был тот согбенный старец, чьё лицо он не смог разглядеть из-за шедшего от него сияния. Ведь это же Алин покровитель, Саровский чудотворец, чей образ спас ему жизнь! Всё, всё было явью, и от этой уверенности ликованием наполнилась измученная душа, и слёзы покатились по запавшим щекам. Верно говорят в народе: Божья рука – сила, Божья рука – владыка… «Терпи и веруй»… Милая, светлая, незабвенная, если ты жива где-то, если есть иной мир, то можно снести и вытерпеть скорби этого…

Первым человеком, которого увидел Арсентьев, придя в себя, была Тоня… Он познакомился с ней ещё в Новочеркасске при несчастных для неё обстоятельствах. Она, прапорщик призыва Керенского, защищавшая Зимний дворец, приехала на Дон, чтобы вступить в Добровольческую армию, а здесь дежуривший в тот день офицер посмеялся над ней, прогнал… Отчаявшись, бедняжка пошла в ближайшую аптеку, купили яд и приняла бы его, если бы не Ростислав Андреевич. Он как раз заходил в ту аптеку и, заподозрив неладное, последовал за девушкой. И когда та собралась совершить задуманное, просто выбил пузырёк из её рук, отругал, как следует, за руку привёл назад на Барочную улицу и проследил, чтобы Тоню записали в ряды Добровольцев, количество женщин в которых к моменту начала Похода превысило полторы сотни. Она была счастлива и вскоре отправилась на фронт в качестве пулемётчицы. Её благодарность капитану была безграничной. С той поры у него не было человека более преданного, чем Тоня. И теперь он наверняка бы погиб, если бы не её самоотверженный уход за ним.

От Тони Ростислав Андреевич узнал обо всём, что случилось за две недели его небытия: гибели Корнилова, бое под Медведовской и многом другом. Узнал, что врачи не верили в то, что он выживет, что его, как безнадёжного, собирались оставить среди других несчастных в Елизаветинской, где, как выяснили позже, раненых, несмотря на все гарантии, жестоко убили, а потом в Дядьковской, и непременно оставили бы, если б не генерал Марков. Сергей Леонидович не был склонен к сантиментам и всегда настаивал на сокращении обоза, величина которого грозила погубить всю армию, но для Арсентьева сделал исключение. Знать, вспомнил генерал ледяную ночь под Ново-Дмитриевской, бой, в котором капитан так вовремя оказался рядом.

Когда обоз ещё находился в Лежанке, Сергей Леонидович проведал Арсентьева лично. Станицу, в которой Добровольцы приняли первый в ходе похода бой, вновь пришлось штурмовать, и снова отличились Марковцы со своим командиром. Здесь Маркову пришла счастливая мысль поставить пулемёты на подводы, составить из них как бы пулемётные батареи и применить их в бою с кавалерией. Изобретение, получившие название «Тачанки», показало себя блестяще – в решительный момент боя под Лежанкой они, неожиданно для красных, вылетели и в упор застрочили по флангам идущей в атаку красной кавалерии. Победа была полная…

Ангел-Хранитель, как называли Сергея Леонидовича после прорыва под Медведовской, был, как всегда, энергичен и порывист – крепко пожал руку, улыбнулся:

– Вижу, подполковник, вы уже скоро вернётесь в строй? Рад, рад! Не ожидал, чёрт побери, что вы останетесь живы, имея столь знатную рану! Да… Поберёг нас Бог вдоль и поперёк… – он задумчиво помолчал и добавил. – Поздравляю вас с присвоением нового звания за ваши славные дела за время похода!

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – откликнулся Ростислав Андреевич. – Правда, вряд ли моё возвращение в строй будет скорым.

– Полноте! Если уж смерть вас не взяла, так и в строй вернётесь, – генерал быстрым движение руки придвинул стул, опустился на него, положив ногу на ногу. – Такие люди, как вы, очень нужны армии. Ныне она вышла из-под ударов, оправилась, вновь сформировалась и готова к новым боям… Но в минувший тяжёлый период некоторые, не веря в успех, покинули наши ряды и попытались спрятаться в сёлах… – Марков презрительно скривил губы. – Впрочем, какая их постигла участь, известно: они не спасли свою драгоценную шкуру… Я сказал полку, что не стану никого удерживать, если ещё кто-то захочет уйти к мирной жизни… Вольному – воля, спасённому – рай, и… к чёрту! Но вы, я надеюсь, не собираетесь по излечении выбрать именно такой путь?

– Вся моя кровь, моя жизнь принадлежат России и армии, – твёрдо сказал Арсентьев. – Если только мне суждено подняться с моего одра, то я вновь стану в её ряды и буду сражаться до победы или же до последнего вздоха.