Багровый снег

– Сказал, что зайдёт к вам ближе к полудню. Мне кажется, нехорошо у него на душе, очень нехорошо… На службе его не было, а я из церкви вышла, а он кругами вокруг неё ходит, угрюмый, поломанный… Говорят, у него невеста под Екатеринодаром погибла. Вот, он, видать, и мучается. Так жалко его…

Ростислав Андреевич промолчал. Он вспомнил свой разговор с Вигелем в самом начале Похода и понял, для чего тот так настойчиво ищет встречи с ним. Боль врача ищет…

Николай Петрович, произведённый в чин капитана, пришёл вскоре. На нём был залатанный, но вычищенный и выглаженный мундир Корниловского полка, начищенные до блеска сапоги. Знать, теперь все Корниловцы до своего нового командира тянутся: Александр Павлович даже во время Похода, не имея денщика, всегда умудрялся выглядеть так, будто бы готовился к параду в родном Преображенском полку, и за внешним видом подчинённых следил всегда пристальнейшим образом. Вигель с порога отдал честь и, приглашённый садиться, снял свою красную фуражку и, небрежно бросив её на подоконник, опустился на стул рядом с постелью Арсентьева. С момента их последней встречи он явно осунулся, трагическая складка пролегла по его высокому лбу, а в глазах появилась жёсткость, которой не было прежде. Николай Петрович был внешне спокоен, но подполковник ясно чувствовал, сколько различных чувств, сомнений и мучений кипит в нём, не находя выхода.

– Христос Воскресе, господин капитан…

– Воистину… – сухо отозвался Вигель. – Я сегодня впервые в жизни пасхальную службу пропустил. Прежде всякую мог пропустить, но не эту. А тут не пошёл, не смог пойти, словно что-то не пускает… – он говорил отрывисто, глядя не на собеседника, а словно внутрь себя, слегка опустив мрачное лицо с заострившимися чертами.

– Вас непролитая кровь томит, капитан, – ответил Арсентьев, с трудом приподнимаясь на локте, чтобы сидеть несколько выше на своём одре. – Кровь крови просит…

– Мы с вами мало знаем друг друга, Ростислав Андреевич… А уже давно ищу встречи с вами. Мне бы следовало с моей мукой к священнику пойти… – Николай Петрович криво усмехнулся. – А я, видите, кощунствую… К вам исповедоваться пришёл… Потому что вы мне это предрекли… Тогда, в Лежанке… Словно наперёд знали, что всё так и будет! Что именно так я к вам и приду! – капитан резко поднялся, прошёлся по комнате, заложив за спину подрагивающие руки.

– Я сожалею, что всё так случилось. Я слышал о вашем горе и выражаю вам мои искренние соболезнования.

– Соболезнования? Вы, по-моему, к ним не способны, простите… Вы же ждали, ждали, чтобы всё это случилось, чтобы я вас постиг, и согласился с вами!

– Вы заговариваетесь…

– Нет! Вы сказали, что меня непролитая кровь томит. Вы правы! Я к вам не с тем пришёл, чтобы упрекать или делиться горем. А потому, что вы меня, я знаю, поймёте. Может быть, слишком поймёте… Я не загубил ни одной зряшней жизни: только в бою… Я всегда искал единственной правды, справедливости и милосердия! Я отпускал пленных вместо того, чтобы расстреливать! Я защищал их, потому что так велела мне совесть… А теперь я раскаиваюсь в этом, слышите ли?! Я раскаиваюсь в своём милосердии! Я всю жизнь защищал людей, я никого не ненавидел… А теперь у меня не душа, а… вакуум, наполненный ненавистью! Я почти всякого стремился оправдать, во всех искать доброе начало, всех извинять… А теперь мне в каждом почти мерещится враг, и на каждого я смотрю, как обвинитель на суде! Я больше никого не могу защищать, а ведь это было моё естество! Я не знаю, что со мной происходит… Иногда мне кажется, что я схожу с ума… Знаете ли вы, что я никогда не сомневался в существовании Бога? Бог есмь, и я есмь, а если нет Бога, то ничего нет, то меня нет… А теперь я сомневаюсь! Потому что, если есть Бог, то почему, почему всё так?! Невинные принимают мучительную смерть, а убийцы упиваются их слезами… И для чего тогда я и все мои устремления? – глаза Вигеля лихорадочно блестели, а побледневшие губы прыгали.

– Всё так, Николай Петрович, потому что дьявол сошёл на землю… И Бог позволил ему терзать её, как позволил терзать Иова… Может быть, однажды, когда в рубище и в смердящих гноевищах, мы будем лежать в пыли, презираемые всеми, он восстановит нас в прежнем достоинстве…

– Вы всерьёз верите в это?

– А во что ещё остаётся верить, господин капитан? Если хотите дружеского совета, то не поддавайтесь сегодняшнему вашему настроению. Не пытайтесь залить адский огонь в сердце кровью врага… Огонь маслом не тушат, Николай Петрович. Ненависти ненавистью не изжить…

– Прежде вы говорили иначе, – заметил Вигель.

– Я три недели был у самого порога смерти. Я сейчас как будто вернулся оттуда, и мне уже не кажется верным то, что я думал тогда. Я не могу объяснить вам моего состояния… Я сам ещё не до конца понимаю себя…

– Так вы что же, раскаиваетесь в том, что так методично отправляли на тот свет «товарищей»?

– Ни одного мгновения, – твёрдо ответил Арсентьев. – Но следовать моему примеру не нужно.

– Отчего же?

– Вы такой крови вынести не сможете, капитан. Вы просто сойдёте с ума.

– Вы же не сошли.