Багровый снег

– Вы сражайтесь дальше… До победы! Она обязательно будет… Победа… Наша… Уже и весна пришла… Весна всегда приходит. Иногда с запозданием… Она придёт… Наша весна… И сойдут снега, и первые цветы пробьются к небу… Вроде бы такие слабые против зимы, а поднимаются и побеждают… Вы заметили, что весенние цветы всегда – белые? С виду слабые, а победительные… Чистые и белые… Как Христовы ризы… Первые цветы весны, зарок её победы… Мы и есть первые цветы, поднимающиеся наперекор всему из-под снега. Подснежники…

В этот момент послышался шум, и на пороге лазарета возникла невысокая, гневно жестикулирующая фигура Верховного, а с ним ещё трое: начальник походного лазарета доктор Трейман, ещё один врач и поручик Вигель.

– Как это понимать? Объясните! – негодующе разносил генерал медиков. – Ведь это же чёрт знает что такое! Чтобы тяжелораненые не имели врачебной помощи при наличии в армии восьми врачей!

– Простите, Лавр Георгиевич, но восемь врачей на несколько разбросанных по разным хатам лазаретов, на такое количество раненых и больных среди беженцев не так уж и много, – пытался оправдываться Трейман. – Как я должен…

– Не желаю слушать ваших объяснений! – резко оборвал его Корнилов. – Как обеспечить раненых своевременной помощью врача, забота ваша, а не моя! Вы отвечаете за лазарет, а я за всю армию! Если вы не можете справляться со своими обязанностями, то эта должность не по вас, и мне придётся принять в связи с этим соответственные меры! Впредь подобного повторяться не должно! Вы поняли меня?

– Так точно. Я приложу все усилия, чтобы раненые получали помощь быстрее.

– Приложите, доктор, приложите!

Трейман и сопровождающий его врач занялись осмотром раненых. Корнилов глубоко вздохнул и оглядел скорбное помещение, переполненное искалеченными, окровавленными, умирающими и уже умершими людьми.

– Какого полка раненые? – спросил он.

– Партизанского! – послышались голоса.

– Корниловского! – прибавили несколько.

Верховный низко опустил голову и медленно пошёл вдоль раненых, бросая на них быстрые, полные боли взгляды.

Едва заслышав его голос, Саша вздрогнул:

– Адя, это бред, или…

– Нет, он здесь…

– Кто?

– Корнилов!

Саша ещё шире распахнул глаза:

– Что он делает? Говори, Адя, говори…

– Он идёт сюда!

Генерал, действительно, приближался к углу, в котором лежал умирающий кадет… Митя поднялся, выпрямился и, отдав честь, произнёс, стараясь, чтобы голос его не срывался:

– Ваше Высокопревосходительство, здесь мой брат… Кадет Партизанского полка Александр Рассольников. Он умирает… – он запнулся, но договаривать было не нужно. Верховный всё понял без слов. Подойдя к страждущему, он взял его за руку и, склонившись к нему, произнёс негромко:

– Вы и ваши товарищи совершили сегодня настоящий подвиг. Я благодарю вас за службу!

– Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство… – выдохнул Саша, и губы его дрогнули в радостной улыбке. – Я счастлив, что умираю за Россию и за вас…

– Поправляйтесь, голубчик! – голос генерала дрогнул, и Адя, не сводивший с него глаз, был поражён, увидев, как по впалым, смуглым щекам этого сурового человека покатились слёзы.

– Я постараюсь, Ваше Высокопревосходительство… – прошептал Саша и закрыл глаза. – Спасибо вам… – голос его прервался, и узкая мальчишеская грудь перестала колебаться дыханием.

Адя не сразу понял, что друг его умер, а, поняв, застонал и, отвернувшись, зарыдал, содрогаясь всем телом. Никогда кадет Митрофанов не рыдал так отчаянно и безутешно. И даже стыд, что его видят и слышат столько людей, не мог заставить его взять себя в руки. Между тем, Верховный протянул руку, закрыл Сашины светлые глаза, перекрестился, прошептав короткую молитву, и, не поднимая головы, направился к выходу. Вигель последовал за ним, но Лавр Георгиевич приказал:

– Не ходите за мной, поручик. Здесь вы нужнее…

Перед самым заходом солнца на местном кладбище служили панихиду и хоронили убитых. Их было шестьдесят человек, из которых половина пришлась на Партизан… Гробы делать было некогда, поэтому хоронили всех в братской могиле: клали рядом по семь одетых в рубища покойников, присыпали землёй, затем клали ещё по семь поперёк первых… Никакого памятника ставить было нельзя: большевики непременно раскопали бы могилу и надругались над телами. Даже холм пришлось сравнять с землёй. Верховный приказал на шею каждого убитого надеть дощечку с надписью имени, чина и места гибели, чтобы однажды родные смогли перезахоронить дорогой прах в лучшем месте. Сам он вместе с другими генералами присутствовал на похоронах, отдавая последнюю дань павшим героям…

Точно окаменев, смотрел Митя, как хрупкое тело брата исчезло под землёй, как заравнивали могильный холм… Даже своей могилы не досталось Саше, даже креста не стоит над местом, где он упокоился… На губах Митя всё ещё чувствовал холод от заледеневшего братнего чела, холод последнего целования… У края могилы стояла сестра Таня Калитина и горько плакала. Подойдя к Мите, она сказала: