Багровый закат

Бат-Шева была непривычно бледна, и эта бледность превращала смуглую кожу её лица в некое подобие застывшей маски.

Её сын, названный Рехавамом, крупный мальчик, обычно спокойный, без устали плакал. Отказывался брать грудь; выплевывал кожаную соску, подслащенную финиковым мёдом.

Шифра тщательно проверила состояние малыша, но не нашла никаких причин для столь тревожного поведения. Никаких признаков болезни она не обнаружила. Крепкое телосложение ребенка, его подвижность, спокойный животик, чистота кожи не давали даже малейшего намека на какое-либо заболевание.

Лишь внимательно присмотревшись к Бат-Шеве, Шифра поняла – буря, бушевавшая в душе матери, передавалась ребенку и тот, охваченный тревогой, выражал это беспокойство в полную мощь своих хорошо развитых лёгких.

Взяв из рук Бат-Шевы младенца, Шифра присела рядом с ней. Начала слегка пошлёпывать по туго завязанной пеленке, тихо запела:

Не плачь, малыш, не плачь,

Скоро вернется отец,

Он поднимет тебя на сильных руках

Высоко в голубое небо.

Ты увидишь там больших белых аистов,

Свободно парящих над Божьей Землей….

Негромкая мелодия и ритмичное постукивание успокоило мальчугана, он еще несколько раз всхлипнул, затем тяжело, как взрослый человек, вздохнул.

– Он благополучно возвратится, – как можно увереннее сказала Шифра, – а тебе, Бат-Шева, надо успокоиться… Ребенок такого напряжения не выдержит.

– Я тоже… – тихо произнесла Бат-Шева. – Уже трижды закатилось солнце с того дня, как Корнелий полез в пасть к римскому исчадью ада. Цилий Кай ненавидит его. И если узнает, что он в легионе… – Бат-Шева издала страшный воющий стон.

– Корнелий отсутствует целых три заката солнца….

– Придет! – спокойно сказала Шифра. – Корнелий знает, что делает, к тому же в легионе у него остались хорошие друзья.

Последние слова Шифры прервал возобновившийся крик Рехавама. Он начал вырываться из рук Шифры. Она пыталась отвлечь его внимание раскрашенными игрушками, как делала всегда, но теперь это ей не удавалось. Все игрушки летели на пол.