Багровый закат

Нимрод выглянул из паланкина и увидел приближавшегося Ицгара. Некоторое время они ехали рядом. Нимрод наблюдал, как Ицгар отстегнул повод с правой стороны уздечки, встал на седло и ловким движением перебрался в свою часть паланкина.

Верблюд чуть перегнулся в сторону нового пассажира, недовольно зарычал, но тут же пришел в равновесие и продолжил неторопливый, величественный шаг.

Ицгар, меж тем, прикрепил свободный конец повода к кольцу у нижней части паланкина. Так он всегда поступал, когда хотел посоветоваться с Нимродом.

Старик ждал, довольно покрякивая. Но Ицгар не торопился, он знал, что сейчас обрадует Нимрода. Затем, как что-то незначительное, сообщил давно ожидаемую весть, – караван приближается к окраинам Марканда!

И тут же попытался вновь пересесть на свою лошадь

– Добрая весть! – привстал Нимрод. – Добрая весть, сын! – Затем неторопливо, явно стараясь задержать Ицгара, сказал:– На первом привале, не останавливайся. Это не двор прибывающих , это двор проходящих караванов. Этот двор всегда славился ворами, грязью и проказой. Ни отдохнуть, ни покормить животных, – сетовал старик. – К тому же, эти разбойники дерут за тень над головой втридорога. Веди караван к иудейскому кварталу. Там мы найдем подходящее место.

Ицгар внимательно выслушал Нимрода, кивнул и тут же пересел на лошадь. Помчался в голову каравана.

Вскоре первые верблюды каравана оказалась среди бесконечных глиняных построек пригорода. Их встретила шумная толпа орущих детей.

Это был движущийся базар. Дети и подростки предлагали охлажденную питьевую воду, легкий молочный напиток, крупную черную шелковицу, которую тут же отмеряли такими же черными от шелковичного сока, пригоршнями. На головах покачивались плоские плетеные корзины, заполненные ароматными хлебными лепешками. На переносных лотках лежали горки шариков сухого сыра.

Постепенно постройки стали сгущаться, формируясь в бесконечное количество узких городских улочек и, наконец, появились каменные дома.

Проводник, ехавший на муле во главе каравана, хорошо знал дорогу. Он привёл караван к иудейскому кварталу. У въезда в просторный двор, окруженный двухэтажными постройками, шумную толпу детей отогнала вооруженная стража.

Проводнику было сообщено, что заезжий двор полон гостей и нет свободных мест.

Ицгар растерялся и, повернув лошадь, помчался к паланкину Нимрода, но тот уже ехал ему навстречу.

– Что, нет мест? – с улыбкой спросил он, выглядывая из паланкина.

– Всё занято, – разочарованно ответил Ицгар.

– Надеюсь, что уголок для нас найдется, – спокойно сказал Нимрод. – Хозяин постоялого двора Аминадав ждет знак уважения от прибывшего каравана. Так было всегда… – С усталой улыбкой произнес Нимрод, – у него большой выбор.

По этому пути движутся богатые караваны не только из Иудеи, но и наши конкуренты из Финикии, Сирии, Египта.

Ицгар хотел спросить, какой из заготовленных подарков передать Аминадаву, но не успел. К ним навстречу выехал сам хозяин постоялого двора.

Он широко улыбался, подняв руки в сторону паланкина, из которого выглядывал Нимрод.

– Я тебя узнал издалека, старый друг! – и тут же приветствовал на иврите,

– Брухим а-баим! – Благословенны прибывающие!

– Брухим а-нимцаим! – Да будут благословенны встречающие! – степенно ответил Нимрод.

Погонщик без труда опустил на колени уставшего двугорбого гиганта, и из паланкина, чуть пошатываясь, вышел Нимрод.

Он и Аминадав по-братски обнялись.

Ицгар с облегчением вздохнул, видя, что Аминадав искренне рад их встрече.

– Мой наследник Ицгар! С нескрываемой гордостью сказал Нимрод и положил руку на плечо юноши. И Ицгар, удивившийся столь непривычному жесту, почувствовал, что старик, попросту, не может стоять на затекших ногах и нуждается в его поддержке, чтобы не упасть.

– Ты счастливый человек! – чуть грустно сказал Аминадав. – Такой мужественный и красивый юноша – это величайший подарок Всевышнего.

– Я очень рад за тебя, мой старый друг! – с теплотой продолжал он. – Надеюсь, что сын твой – Ицгар, благословлен супругой и такими же прекрасными детьми?

– Нет, – с улыбкой, чуть огорченно ответил Нимрод, – хотя ему и минуло двадцать, он не женат – увлечен бесконечными поездками. Несмотря на то, что я ему не раз напоминал, что одна из первых заповедей Торы гласит: "Пру у-рву". Плодитесь и размножайтесь!

– Конечно, конечно, – поддержал Нимрода встречающий. Тяжко жить без полноценной семьи… – затем чуть тише добавил: – А моя семья, светлая ей память, покинула меня во время свирепствовавшей чумы, остались лишь я и моя единственная дочь…

– Я очень тебе сочувствую, – склонил голову Нимрод.

Аминадав развел руками – ничего не поделаешь…. Так распорядился Владыка наш – Адонай.

Пока они беседовали, караван втянулся в просторный двор. Охрана каравана и погонщики принялись готовиться к ночлегу. Омыли руки, готовили нехитрую еду, в то время как работники двора поили животных, давали им корм.

Ицгар видел, что большинство работавших на постоялом дворе были иудеи, хотя речь их была ему незнакомой. Они говорили на каком-то местном наречии, где было немало арамейских слов и фраз на иврите.

Они с благоговением смотрели на прибывших гостей. Старались услышать хоть несколько слов о том, что происходит там, далеко от них, на Святой Земле, в сторону которой они трижды в день возносят молитвы.

Отогнав наиболее навязчивых, Аминадав широким жестом пригласил Нимрода и Ицгара в свой дом.

– Вы будете моими самыми дорогими гостями, – искренне сказал он.

Дом находился здесь же, в просторном постоялом дворе.

Сооруженный из крупных тесаных камней, без каких-либо украшений, внешне он почти не отличался от других сооружений постоялого двора. И лишь одно, было необычным, как заметил Ицгар, – множество диковинных растений и цветов, прильнувших к его стенам. Таких цветов Ицгар не видел, даже будучи на берегах Нила.

Он удивился и роскоши внутри дома. Стены были увешаны дорогими коврами. На этих коврах отсвечивали скрещенные кинжалы и сабли. Все они были инкрустированы золотом и слоновой костью.

Такие же дорогие ковры устилали пол. На этих коврах лежали покрытые шелком подушки разной толщины. Здесь же стояло несколько столиков из черного дерева, отделанных самоцветами и тонкими золотыми пластинками.

Углы просторных комнат украшали древние критские кувшины редчайших форм. Цена этих кувшинов, как хорошо знал Ицгар, была баснословно велика.

Умывшись и переодевшись после долгой дороги, гости уселись за эти столики. Хозяин поднял маленький медный колокольчик, раздался негромкий, приятный звук. В комнату сразу же зашли несколько служанок, их лиц не было видно. С головы до ног они были завернуты в тонкую темную ткань, за которой легко угадывались пышные женские формы.

Служанки поставили на столики тончайшие стеклянные тарелки, и Ицгар с удовольствием вдохнул аппетитный запах только что испеченного хлеба.

Затем женщины принесли круглые серебряные подносы с изюмом, миндалем и орехами. Наконец, в комнату была внесена высокая амфора с дорогим вином.

Перед каждым из сидевших за трапезой стоял позолоченный бокал. На внешних стенках бокала была выгравирована на иврите молитва, благословляющая Творца виноградных лоз.

– Тамар! – позвал кого-то Аминадав. – Принеси дорогим гостям воду для омовения рук.

Через некоторое время зашли еще две женщины. Одна была из тех, кто раскладывал угощения. Она несла небольшой медный таз. Вторая – молодая девушка – держала в руках изящную гидрию. На девушке была нарядная римская туника, однако не обычного белого цвета, а темно-багровая. Её одежда казалась просторной, однако хорошо подчеркивала красоту созревших форм девичьей фигуры. На головной повязке такого же цвета, как и туника, кровавым блеском отсвечивал крупный рубин.

Её карие глаза на мгновение встретились с глазами Ицгара. И ему показалось, что в них мелькнуло радостное удивление. От неожиданности он смутился, отвел взгляд. Такой красивой девушки он никогда еще не встречал.

– Моя дочь Тамар, – сказал Аминадав.

– Да будут благословенны прибывшие! – тихо сказала Тамар и тут же подошла к Нимроду. За ней поспешила вторая женщина. Она услужливо подставила тазик и Тамар направила струйку воды на протянутые руки купца. При этом Ицгар вновь почувствовал быстрый взгляд, брошенный в его сторону.

Нимрод, меж тем, произнес положенную в таких случаях молитву, благословляющую Всевышнего. Снял с плеча Тамар накинутую белую полосу ткани, и промокнул руки.

Затем женщины направились в Аминадаву, но он жестом руки остановил их.

– Тамар, я же тебе говорил, если наш дом удостоен посещения столь почетных гостей из Эрец Исраэль, как мой старый друг Нимрод и его сын Ицгар, то уважение, прежде всего надо оказать дорогим иерусалимским гостям.

Ицгар увидел, как лицо девушки вспыхнуло густым румянцем, сравнимым, разве что, с цветом ее туники, и карие глаза стали черными, как ночь. В них заблестели слезы. Но девушка выдержала упрек отца и, чуть улыбаясь, подошла к Ицгару.

Она смотрела лишь на его руки, стараясь попасть на них струйкой воды, но это ей не удавалось. Проклятая струйка все время проливалась мимо.

Ицгар, в свою очередь, также, не глядя на Тамар, ловил эту струйку, стараясь помочь девушке. Он чувствовал исходящие от неё ароматы лаванды, мускатного ореха, корицы, столь знакомые ему с далекого детства.

Её близость настолько взволновала его, что он не мог спокойно держать руки над тазиком и брызги воды веером рассыпались на столики, падали на ковер, обдавали водяной пылью, сидящих неподалёку Нимрода и Аминадава.

Такое случилось с ним впервые, Ицгар не мог совладать собой и был готов провалиться сквозь землю. К тому же неожиданно раздался смех Тамар.

Смех был неестественный, напряженный. Она смеялась над своей неловкостью, а не над его дрожащими руками. В её смехе не было радости, лишь нервное напряжение. Ицгар скорее почувствовал, чем понял, что и сам пытался засмеяться.

Заулыбались Нимрод и Аминадав. Хотя, от Ицгара не ускользнул укоризненный взгляд хозяина, направленный на дочь. Вскоре обе женщины вышли.

– Видишь, друг мой, – обратился Аминадав к Нимроду. – Молодые люди быстро находят общий язык. Молодость заряжена радостью жизни.

– Это верно, – степенно согласился Нимрод, – и, не стирая с лица улыбки, пристально посмотрел на Ицгара. Произошло что-то неладное. За многие годы он впервые видел его столь растерянным. И это огорчило старика.

Очевидно, это заметил и Аминадав, и продолжил свои рассуждения о молодости.

– Счастье молодых, – чуть высокопарно произнес он, – заключается в том, что у них вся жизнь впереди, и они не знают счет времени. Не так, как мы, старики, благодарящие Всевышнего за каждый благополучно прожитый день…

Он сделал паузу, затем с гордостью сказал:

– Руку Тамар попросил сын нашего главного раввина, – и тут же чуть тише добавил: – Но Тамар никакого ответа не дала.

Не понимаю, чего она ждет? Разве может быть лучшая пара, чем сын столь уважаемого человека? Ох эта современная молодежь, – сетовал Аминадав, – они не спешат выполнять одну из важнейших заповедей – "Плодитесь и Размножайтесь" – а годы летят…

В это время в комнату вошла Тамар, она несла большое блюдо, на котором возлежали полдюжины запеченных в тесте куропаток.

Птицы были украшены зернами граната и обильно сдобрены зирой. При этом черная и желтая зира чередовались, что придавало блюду нарядный, праздничный вид.

Возможно, Тамар слышала то, что сказал отец, но ничем себя не выдала. Всё что здесь говорилось, не касалось её. Она была вызывающе спокойна, добросовестно исполняла роль хозяйки, и, как казалось, этот процесс поглощал её целиком и полностью.

Ицгар невольно вдохнул приятный запах специй. И тут же ощутил на себе мгновенный взгляд девушки, но запах зира стушевал остроту волнения.

Этот запах напомнил ему тмин, часто используемый Шифрой. И вместе с запахом тмина, перед его взором возник образ Юдит. Она, подражая Шифре, всегда сдабривала еду любимыми им специями: сухим кориандром, тмином, зелеными листьями базилика.