Баязет

Все закончилось для него выстрелом – тем, который оставался за ним в Петербурге. Баязет был для нас как гордиев узел, и мы сумели разрубить его с мужеством. Тогда мы все были едины, словно пальцы в кулаке, крепко сжатом. Но у каждого из нас были в душе запутанные узлы, и Андрей Карабанов не смог разрубить его в своем одиночестве. Мне жаль этого человека, который был не так уж плох, как о нем принято думать…

Высказывание фон Клюгенау

1

Карабанова трясла лихорадка. Трясла не вовремя – на службе, на кордоне. Он схватил ее, заодно с Георгиевским крестом за храбрость, в славном баязетском «сидении».

Это было всего два месяца назад.

Неужто два?..

За стеной отхаркивались злые верблюды. Андрей лежал на низеньком топчане, старенькая шашка свисала на земляной пол. Хитрющие персидские клопы падали с потолка.

– Егорыч… Хоть кто-нибудь, – позвал он. – Придите!

Его снова скрутило. Сначала кинуло вбок – прилепило к стенке. Потом, словно в падучей, стало выгибать дугой, и поручик колотил зубами – часто и зябко.

– Погиба-ба-баю…

Вошел Егорыч, ни слова не говоря, набулькал в грязный стакан желтой от хины водки. Сквозь стучащие зубы поручика влил водку ему в рот.

– Лежите с миром, – сказал казак. – Авось полегчает…

Карабанов притих под бешметом. Крупная слеза выкатилась из-под плотно стиснутых век. Одна, другая, третья..

– Оно, конешно, – вздохнул Егорыч, и себе наливая водки. – Вам на линии служить навыка нету… Прямо скажу, издохнуть тута очинна просто!

Узкое оконце вдруг закрыл шершавый, весь в репьях и струпьях, бок верблюда, который начал чесаться о стену кордона.

– Отгони, – хрипло велел Карабанов, – стекло ведь выдавит, азиат горбатый…

Егорыч, сморкаясь в угол, вышел. Карабанов снова закрыл глаза, и сразу же двери – высокие белые двери, в резьбе и пышном золоте, – эти двери распахнулись перед ним. «Ваше императорское величество, – сказал Андрей, льстиво кланяясь недвижной тени возле окна, – имею честь доложить вам, – что я, брошенный и забытый всеми, подыхаю на пограничном кордоне, на котором все обстоит благополучно!..»

Егорыч грубо растолкал поручика.

– Да ну тя! – сказал он. – Будя с собой-то гуторить… Может, ишо плеснуть крепенькой?

– Дай перо, – попросил Карабанов. – И придвинь чернила…

И перо ему подали, и чернила придвинули.

«А кому? – вдруг с ужасом подумал Андрей. – Кому писать мне? Никому я теперь не нужен…»

– Сволочи! – выругался он, отбрасывая перо. – Упекли меня здорово. По всем правилам… Плесни-ка, Егорыч, на донышко!

Поручик выпил водки, крепко выдохнул сивушный дух. Егорыч порылся в карманах, протянул ему желтый завялый огурец.

– Закуси-тко!

Карабанов расхрупал огурец безо всякого удовольствия. Отбросив бешмет, скинул ноги на пол:

– Дрожат, проклятые! Этот Баязет еще аукнется нам…

В сторожку, придя от рогатки, протиснулся дежурный казак. Лениво козырнул под папаху.

– Ваше благородье, – доложил он, – обоз тащится…

Карабанов, натянув фуражку, вышел. Длинный ряд артиллерийских фургонов застрял возле рогатки. Возглавлял обоз отощавший в походе капитан в солдатской шинели и с черной повязкой на глазу.

– А мы с вами знакомы, – сказал ему Карабанов. – Помните, вместе стояли за деньгами в игдырском казначействе?

– Помню, – ответил капитан, протягивая поручику жесткую, черную от грязи ладонь. – Вы, кажется, из Баязета?

– Да, имел счастье…

– Не хотите ли стакан лафиту? – предложил капитан.

– Что? – испугался Карабанов.

– Правда, – ответил офицер. – У меня тут еще осталось во фляжке… Хороший лафит, господин поручик. Один мой приятель привез из Поти, купил там у греков-контрабандистов.

Карабанов, с усмешкой вспомнив о Штоквице, отхлебнул вина из фляжки артиллериста.

– Нашумели же вы с этим Баязетом на всю Россию, – сказал одноглазый вояка, затыкая флягу. – Все газеты теперь из вас святых понаделали. «Новые Сиракузы!» – так и пишут везде…

– Не везде, – ответил Карабанов. – Например, господину Каткову не совсем нравится, что мы не сожрали всех лошадей. Так что «Новые Сиракузы» под большим сомнением…

Обоз любезного капитана Карабанов пропустил через рогатку, не подвергая его осмотру: возиться сил не было.

– Подвысь! – только крикнул казаку, и вся эта медлительная орава быков, скрипучих фургонов, ездовых конвоиров и трескучих снарядных линеек тяжело прокатилась мимо поручика под уклон горы, и Андрей снова вернулся в караулку.

Макнув перо в чернильную слякоть, небрежно записал в кордонный журнал время проезда вагенбурга, потом дал Егорычу денег, чтобы тот сходил в аул и купил курицу:

– Сходи, братец, с души воротит… А я пока каганок разведу да воду поставлю. Пожрем хоть!