Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

— Зачем тебе еще юбка? — удивился Владимир Ильич.

— Хочу! — надула губы Надежда Константиновна.

И супруг уступил.

Углядела она и толстую коленкоровую тетрадь.

— А что там?

— Там о кружках.

— Я посмотрю.

Надежда Константиновна внимательно, неторопливо пролистала тетрадь.

— Знаешь, Володя, я вижу здесь прекрасный статистический материал — сведения о заводах, продукции, объемах производства и численности персонала.

— Это помогает мне контролировать кружки и прогнозировать их развитие.

— Вижу — все в динамике. А ведь из этого может родиться замечательная марксистская работа «Развитие капитализма в России».

— Я подумаю.

— И думать нечего! Садись за письменный стол прямо завтра. А за сундучком я пригляжу. Где ключик?

— Зачем он тебе?

— Ты увлечешься работой и можешь его потерять.

— Я ношу его на цепочке на шее.

— Тем более надо отдать его мне.

— Почему?

— Русский народ в массе своей верит в бога. И на шее носит крестик. А если узнает, что у тебя там ключ, то отвернутся и от тебя и от марксизма. Этого нельзя допустить!

— Ну, хорошо, хорошо!

Охота

Весна в Шушенском принесла Владимиру Ильичу новое увлечение. Весной он пристрастился к охоте.

Соратники отмечали его гуманное отношение к животным. Он никогда не брал с собой ружье. Никогда не стрелял по слабым и беспомощным зверькам. Ведь так их можно только ранить. И несчастное животное будет страдать и мучиться. Душу рвет подобная картина! Да и шкура в дырках здорово теряет в цене.

На охоту он обычно отправлялся с толстой суковатой палкой. В половодье, по реке он объезжал в утлой лодчонке полузатопленные острова. На них оставались отрезанные от суши зайцы. Жалкие, мокрые, дрожащие от страха и холода, они испуганно жались подальше от человека.

Владимир Ильич осторожно брал их по одному за длинные теплые уши и тюкал своей суковатой палкой по голове. Зверьки затихали. Он бережно укладывал их в штабель на дно лодки.

Из добытого мяса Надежда Константиновна училась готовить рагу. Выделанные шкурки Владимир Ильич развешивал для просушки в лабазе.

— Будет Надюше шуба! — радовался он.

Вода постепенно спала. Река вернулась в прежнее русло. Владимир Ильич продолжал приносить домой добычу.

— И как тебе это удается? — удивлялась супруга, свежуя очередную тушку.

— Представь, Надюша, звери настолько привыкли ко мне, что подпускают на расстояние вытянутой руки.

— Чудеса!

И так продолжалось бы и дальше, если бы Надежда Константиновна не подслушала случайно разговор соседей.

— Ты бы, Ваня, во дворе капкан наладил, — пожаловалась хозяйка мужу.

— Зачем?

— Повадился какой-то хорек кроликов таскать.

Надежда Константиновна сразу смекнула, в чем дело.

Владимир Ильич вернулся с очередной охоты возбужденный.

— Представляешь, Надюша, видел настоящего дикого гуся. Подкрался близко. И, если бы не были заняты руки, у нас случился бы замечательный ужин из гуся с яблоками.

— Володя, — твердо произнесла супруга. — Охоту следует прекратить.

— Почему?

— Сезон закрыт, и ты фактически браконьерствуешь.

— Ну и что? Мы, марксисты, отрицаем все законы государства.

— Нам могут продлить срок.

— Это не беда.

— Могут оштрафовать на значительную сумму.

— Черт знает что! Это проклятое полицейское государство! А впрочем, Надюша, ты права. Надо прекратить. Ведь мы нарушаем законы природы, а не царского самодержавия.

— Ну да!

— И к тому же мне чертовски надоела каждодневная зайчатина.

В ссылке

Жизнь ссыльных революционеров постепенно наладилась. Каждый занялся своим привычным делом.

Кржижановский продолжал свои опыты с электричеством. Он трогал заряженными эбонитовыми палочками коровье вымя.

— Что ты творишь? — наехали на него сельские мужики.

— Стимулирую процесс увеличения надоев, — ответил тот.

И он определенно стоял на верном пути. Надои, правда, не увеличились. Зато резко вырос выход навоза.

Цюрупа подсадил местных на свой продукт.

— Это надо ж! — дивились мужики. — И бражка как у нас, и аппарат похож. Только у нас самогон, а у него — коньяк!

Яков Свердлов по-тихому шушукался с молодками. И время от времени то одна, то другая молодайка срывались в город, бережно пряча в лифчике записку от дяди Яши.

Семашко открыл врачебный кабинет. Он заводил туда баб, раздевал, клал на кушетку и ощупывал с разных сторон. Это называлось у него — поставить диагноз. Он даже выписывал настоящие рецепты, хотя аптеки в селе не было, и местные лечились отварами и настоями трав.

Мужики это не приветствовали. И даже едва не побили эскулапа. Тогда он и их привлек к лечебному процессу: сделал дырку в стене из соседней комнаты и любой желающий мог следить за процессом врачевания.

Троцкий писал и получал письма. Иногда к нему приезжали незнакомые люди, и он с ними о чем-то подолгу беседовал.

Летом в Шушенском появились цыгане. Сами они говорили, что скитаются по миру в поисках лучшей доли. И в Шушенское забрели случайно. Деревенские утверждали, что раньше здесь чужих не было. И этих привел Троцкий. Тот все отрицал.

Так это или не так, только в Шушенском образовался небольшой базар, куда цыгане завели свой товар — одежду, посуду, крестьянскую утварь.