Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

Она — убежденная социал-демократка. Товарищ по борьбе. Соратница. И почерк у нее замечательный. Но, положа руку на сердце, разве это требуется от любимой женщины? От жены?

С Надеждой Константиновной все понятно. Ей пора. Не бог весть какая красавица, без наследства. Мартов держит в невестах и дальше не идет. А время тикает — возраст, возраст… К тридцатнику подкатывает.

Она могла бы и раньше выскочить замуж — все-таки в мужской компании вращалась. Правда, вокруг были в основном пролетарии, у которых из всего имущества были только цепи. А в семейной жизни из всего металлического хороши только деньги. Да и то лучше бумажные.

И вот начало было у нее складываться с пролетарским вожаком, и тут судьба развела их в разные стороны.

Жестокий удар! Все вроде бы развалилось. Разошлись. Но она не сдалась. И вдруг получила предложение руки и сердца. Согласна? Конечно, согласна! Вот такой неожиданный поворот.

Это — она. А он? С ним-то что произошло? Чего он так разгорелся?

Ведь не на пустынный же остров его сослали. И не на северный полюс, где из женского пола усатые моржихи и белые полярные медведицы. В Сибири-то люди живут. И девки есть. Да еще какие!

Щечки — как помидоры, глаза — вишенками, грудь — словно спелые арбузы, а попка — как ствол африканского дерева баобаб: охватить захочешь — надо второго на подмогу звать. С таким огородом никакой авитаминоз не грозит!

Яша Свердлов, как увидел, аж зашелся в восторге:

— Какой контингент! Да с таким и в Европу не стыдно!

И принялся их склонять к поездке. Пока его местные мужики в чувство не привели.

Да что Яшка!..

Там покойникам на глаза медные пятаки кладут. Тяжелые. Потому что, ежели они такую красоту углядят, то сразу из гроба поднимутся.

Вот такие они — сибирячки!

Это вам не какое-то худосочное городское создание с зеленым лицом.

— Ах, маменька, я вчера читала такой чувствительный роман. Все про любовь. Накапайте мне, пожалуйста, валериановых капель для снятия беспокойства.

Вот и разберись, зачем Владимир Ильич эту кутерьму с женитьбой затеял…

А теперь представьте себе картину сибирской жизни.

Вечер. За окнами мороз. В небе светится белая луна и мерцают, будто ежатся от холода, звезды.

В жарко натопленной избе за деревянным столом расположились трое: хозяин с хозяйкой и их постоялец.

Дымится миска с пельменями. На тарелках разложена квашеная капуста, соленые огурчики, маринованные грибки. В хлебнице — духовитый ржаной хлеб домашней выпечки. Стоит глиняный жбан с квасом и лафитник с чистым, прозрачным, как слеза, самогоном.

— Глашка, — басит хозяин. — А ну сидай за стол.

— Я ужо снидала, батенька, — пищит та из-за занавески.

— Ела она, ела, — подтверждает хозяйка.

Муж хочет что-то сказать, но только машет рукой.

— А-а! Ладно… Давай-ка, Вовка, налегай на нашу едову.

— Благодарю вас, — подкладывает себе пельменей постоялец.

— А выпьем?

— Вообще-то мы, революционеры не пьем. Но у меня чертовски разболелся зуб. И прополоскать его спиртным — прекрасный способ перебороть недуг.

— Затейливо гуторишь. Так пьешь или нет?

— Пью.

— И славно.

Хозяин разливает самогон по стопкам.

— Ну, будем!

Они выпивают и некоторое время неспешно закусывают.

— Еще по одной?

— Вообще-то зуб прошел. Но для профилактики других…

— Ты не боись. Мы все твои тридцать два обмоем. Вечер-то длинный. Куда торопиться.

Они снова выпивают и едят.

— Скажи-ка, Вовка, — интересуется хозяин — сколько тебе у нас назначено?

— Три года.

— Как всем.

— Почему как всем?

— Ты ж по политике?

— Я революционер!

— Во-во! Три года — и каюк твоей революции.

— Товарищ, обоснуйте свою позицию.

— Куда уж мне!.. Это ты, Вовка, все снуешь, снуешь. Не успел появиться, а уж всех девок общупал. И на Глаху мою глаз положил.

— Папенька! — пискнула та.

— Цыть! — гаркнул на нее отец.

— Товарищ, вы не правы! — загорячился Владимир Ильич. — Да, я смотрю на вашу Глафиру и на других. Но не как на девок, а как на представителей трудового народа. У которых впереди блестящее будущее. И которым нужно оказать помощь и содействие в его достижении.

— Что у них впереди, мы знаем. Сегодня — с одной, завтра с другой, третьей.

— Архиверно! Важно в наикратчайшие сроки охватить максимально большой контингент людей.

— Складные байки баюкаешь. А вот аккурат через три года засипишь, загундосишь, и весь твой революционный пыл стухнет.

— По какой причине возможно подобное?

— Так у нас все село в сифилисе ходит.

— Как?

— А так: сядь и покак!

— Это безобразие! — воскликнул Владимир Ильич, вскакивая из-за стола. — Это провокация! Черт знает что!

— А девок портить — это что? Ты б, мил друг, кого б из своих охаживал. А то, неровен час, вся твоя революционная прыть пройдет… Да ты чего вздыбился? Садись! Ешь!

— Нет уж, батенька. Сыт по горло!

Владимир Ильич в сердцах швырнул на стол салфетку и побежал в баню. Там он долго мыл себя попеременно мылом, марганцовкой и уксусной эссенцией.