Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

Был и еще вариант: среди меньшевиков и эсеров были свои, земляки: Чхеидзе, Жордания, Церетели. Можно было примкнуть к ним.

И тут Владимир Ильич бросил на чашу весов свой последний козырь.

— Думать, батенька, нет времени… А вы знаете, какие грязные слухи распространяют про вас господа Жордания и Церетели?

Мысль любознательного человека непременно застопорится на фамилии Церетели. Кто это? Что за фигура? Не родственник ли нашему известному ваятелю Зурабу?

Да у них и кроме фамилии выявляется сходство. Тяга к гигантизму, масштабам. Один стремился к управлению огромной территорией, другой хотел прославить себя на весь мир размерами своих творений.

Нет и нет. Увы! Они всего лишь однофамильцы.

Кстати, не могу удержаться от рассказа о новых проектах нашего замечательного мастера крупных форм. О памятнике письменности. Который будет выглядеть как здоровенная перьевая ручка, какими писали в пятидесятые годы.

Установить ее предполагается на экваторе, чтобы одинаково просматривалась с южного с северного полушария. Направлена она будет острием вверх. На самом конце ее будет наколота муха.

— Муха, как символ зажима свободы слова? В чернильнице иссякли чернила и завелось это помоечное насекомое? — начнет строить гипотезы недогадливый.

Зачем же лягать создателя? Приписывать ему то, чего нет? О чем он не знал и не ведал?

— К чему же тогда муха?

— Это не простая муха. Это муха цеце.

— Но это памятник письменности!

— Вот именно! Агрессивная муха цеце еще недавно обкусывала население целых континентов. А с возникновением письменности появилась возможность выписать рецепт, с которым в любой аптеке можно купить мазь, отпугивающую этих зловредных тварей. Африка вздохнула полной черной грудью. А насекомые подались на север, где сдохли от холода и бескормицы.

— Причудлива мысль создателя!..

Но это далеко не все. Неистовый Зураб задумал еще более масштабную композицию. На медицинскую тему. Посвященную борьбе со СПИДом. Великий маэстро сооружает памятник спасения от болезни. Полсотни разнополых молодых людей в натуральную величину в обнаженном виде будут предаваться любви в разных позах и позициях.

— Это же порнография! — возмутится непосвященный — В чем здесь идея спасения?

— А вглядитесь внимательнее: все мужчины в презервативах!..

Говорят, идет подбор натуры и поиск композиции.

Но вернемся к нашему горцу. Конечно, Коба знал о слухах. А потому сразу помрачнел и ушел в себя.

Тут требуется разъяснение. Коба считал себя грузином. А Жордания и Церетели утверждали, что он — осетин. А настоящие грузины — это они. Хотя все знали, что Жордания только примазывался к великому народу. На самом же деле, он — мингрел.

Нам этих этнографических ребусов не понять. А на Кавказе иерархия была строгая. И вот так швыряться обвинениями в национальности считалось чуть ли не нанесением смертельной обиды.

Грузины — великая древняя нация, народ. А осетины и мингрелы — это народность. Вроде как пониже и пожиже.

Люди, как известно, произошли от обезьян.

Народы родились из крупных мозговитых обезьян, сплошь покрытых волосами. А народности или племена образовались из обезьян поменьше и не таких волосатых. В общем, из отбракованных.

— Хорошо, — прервал свои раздумья Коба, — я согласен восстановить статус-кво.

На губах кавказца мелькнула мимолетная улыбка.

— А хурма — говно! Гнилой продукт!

И он брезгливо вытряхнул фрукты с лотка в мусорный бак.

Революционный суд

И Коба не подвел. Коба достойно справился с задачей. Его бородатые нукеры, разбитые на тройки, вершили праведный суд. Суд истории.

С плачем и стонами, воплями и стенаниями, размазывая по лицу сопли и слезы, меньшевики и эсеры сдавали свои позиции в Советах. На их место приходили суровые большевистские комиссары с маузерами на боку. Они усаживались на еще теплые кресла и с интересом рассматривали фривольные картинки на стенах.

— Скажите, а почему тройки? — полюбопытствовал Владимир Ильич у Кобы.

— Один может ошибиться. Два ничего не решат, если у них разные позиции.

— А три?

— Тогда чье-то мнение обязательно получит большинство. А раз мы большевики, мнение большинства и есть большевистское мнение. То есть мнение правильное и справедливое.

— А если взять пять, семь или, к примеру, тринадцать человек? — заинтересовался пролетарский вождь.

— Это ничего не изменит. Потому что мнений может быть только два: правильное и неправильное. И потом — где взять столько нукеров?

— Архиверно! — согласился вождь. — Скажите, а по каким законам вы их судите?

— По нашим, революционным.

— Но нашей революции еще не было! Что же вы им инкриминируете?

— Предательство интересов рабочего класса.

— А как вы это определяете?

— Сами признаются. Чистосердечно.

— А как… — хотел бы продолжить тему вождь всего пролетариата, но осекся под тяжелым, немигающим взглядом своего будущего преемника. — А-а, понимаю, понимаю! — он махнул рукой. — Действуйте!

Подготовка к восстанию