Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

— Под каким предлогом?

— Якобы для проведения торговых операций. С деньгами.

— Что ж, батенька, дерзайте! — благословил вождь.

Лев Давыдович собрал всю бригаду, что-то долго им втолковывал. Потом раздал деньги и лично усадил на поезд.

Лариса Рейснер заполучила от главы ЧК прекрасный кожан нежного коричневого цвета. Лариса сияла. Надежда Константиновна поджимала губы и отводила глаза в сторону. Роза Землячка шептала вслед юной партийке что-то неприличное. Правда, очень тихо.

Шли слухи, что Ларисе выписали бессрочный пропуск на Лубянку. Лев Троцкий гаденько улыбался в ладошку и голосом своих чувств не выражал.

Спустя некоторое время Троцкий встречал своих турецких подельников на вокзале. Бакинские комиссары в полном составе высыпали на перрон с огромными парусиновыми баулами.

— Ну как?

— Все в порядке.

Баулы погрузили в грузовик. И уже на следующий день весь личный состав ЧК щеголял в новеньких кожаных куртках.

Лариса Рейснер рыдала навзрыд. Страж революции метался по Кремлю:

— Расстреляю всех!

Он ворвался в кабинет вождя революции злой, взбудораженный, с трясущимися губами.

— Государственный переворот? Белые в городе? — встревожился Владимир Ильич.

— Негодяй! Подлец! Мерзавец!

— Кто?

— Троцкий.

— Да что случилось?

Дзержинский путано и сбивчиво рассказал о происшедшем.

— Стоп! Стоп! Кажется, я понимаю. Тужурки похожи на вашу?

— Ну да!

— И что тут плохого? — удивился Владимир Ильич. — У чекистов будет своя униформа.

— А то… — начал было Феликс Эдмундович и смолк.

Вот после этого случая Феликс Эдмундович и стал носить свою знаменитую долгополую шинель. В этот раз повторить его уже никто не мог. Потому что ходить в такой шинели было совершенно невозможно.

Только Феликсу Эдмундовичу в этом не было нужды. Передвигался он на автомобиле. На митингах — стоял. На заседании Совнаркома и у себя на Лубянке верхнюю одежду снимал. И оставался в военном френче, хотя никогда в жизни не служил в армии.

Лариса Рейснер интерес к нему и к кожанке потеряла. И курточка, которая едва не сгубила ее неокрепшую душу, сделалась обязательным атрибутом чекистской братии.

Судьба двадцати шести бакинских комиссаров тоже известна. Она печальна. Говорили, что их расстреляли белогвардейцы. Но ходили слухи, что они пытались умыкнуть баулы с турецким товаром.

Феликс и дети

Казалось бы, Дзержинский и дети — ну что тут может быть общего?

Дети — они и есть дети. А Феликс Эдмундович — серьезный человек, глава чрезвычайной комиссии. Ловит и казнит врагов революции. Поле деятельности здесь немереное. Вот, говорят, поскреби русского и обязательно найдешь татарина. А Феликс Эдмундович с помощниками мог поскрести любого — и обнаружить в нем врага. Сколько людей, столько работы! Ну при чем тут дети?

А он и к этому руку приложил…

Война, революция разрушила семьи и выплеснула на улицы беспризорных ребятишек. Нетрезвые, плохо одетые, с папироской в зубах они бесцельно бродили по улицам и задирали прохожих.

Надежда Константиновна Крупская, как опытный педагог, по-своему боролась с этим явлением. Она писала толстые научные труды по этому вопросу. Беспризорники их не читали, а Владимир Ильич отмахивался от супруги:

— Некогда!

И действительно — дел было невпроворот. Привалило добра — и нужно было правильно им распорядиться: что-то оставить здесь, что-то переправить через границу. И поделить без обид.

По заведенной еще за границей привычке Владимир Ильич любил вечером перед сном прогуливаться вокруг дома. Он шел по Александровскому саду, когда его остановили трое беспризорных подростков.

— Дядя, дай закурить! — вежливо попросили они.

— Курить — вредно! — наставил их пролетарский вождь. — Одна капля никотина убивает лошадь.

— Мы не лошади, — возразили те. — Ты, дядя, не крути! Дашь или не дашь?

— У меня нет! Я не курю!

— Дай денег. Мы сами купим.

— И денег нет. Вот! — он вывернул наружу пустые карманы.

— Странный ты однако, дядя! — удивилась уличная шпана. — Дай тогда пальто.

— Зачем?

— Поносить. До понедельника.

— Не могу. Последнее пролетарское пальто. В чем я завтра выйду на субботник?

— У тебя ж еще пиджак и жилетка.

— Если я в таком виде появлюсь на субботнике, то отдельные товарищи сочтут, что я противопоставляю себя рабочему классу.

— Так ты дашь или не дашь? — удивились хулиганы.

— Могу предложить только нижнее белье. Но его надо в стирку — ношу уже две недели.

— Я свой клифт второй год таскаю!..

— А ну сымай все!..

И малолетние преступники оравой двинулись на вождя.

В Кремль Владимир Ильич прокрался тихо и незаметно, прикрывая срамное место обеими руками.

Натянув женин халат, он тотчас вызвал к себе Феликса Эдмундовича.

— Как вы относитесь к детям? — спросил он у соратника, быстро расхаживая по кабинету.

— Да как вам сказать… — задумался тот, пытаясь сообразить, как ответить.

Сказать, что любишь — могут понять неправильно. Сказать, что нет — тоже не по-пролетарски, дети — наше будущее. И он нашелся:

— Что я, извращенец какой-то!

— Замечательно! Именно такой человек и нужен сейчас нашим детям.

— Что случилось, Владимир Ильич? — забеспокоился тот.