Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

— Преогромнейшая проблема! Чрезвычайно высокая детская беспризорность! Это уже не дети. Это источник будущей преступности — черенки, саженцы, посадочный материал.

— И что делать?

— Бороться, батенька, непременно бороться! Партия поручает вам возглавить борьбу с этим позорным явлением.

— Да я даже не знаю…

— И не нужно знать. Нужно действовать. Архиважно в кратчайшие сроки ликвидировать проблему.

— Но как?

— Как умеете.

— Можно организовать для них лагерь?

— Это мера перевоспитания взрослых людей.

— Ну, первый. Профилактический. Чтобы знали, что их ждет во взрослой жизни.

— Первый лагерь!.. А знаете, батенька, в этом есть разумное зерно. Пусть знают. Это важно. Кстати, первый — это пионер. Давай-ка назовем эти лагеря пионерскими…

— Можно.

— А детей — пионерами. Настроим для них лагерей.

— И проволоки колючей меньше пойдет.

— Почему это?

— Так дети ж! Ростом ниже, заборы — меньше.

— А вот это, батенька, неправильный подход. Не большевистский. Мы должны не лакировать действительность, а готовить детей к реальной жизни… Три метра! И никакой экономии!

— Есть!

— И, пожалуйста, часовые на вышках, овчарки по периметру!..

— Будет сделано!

— Да, если обнаружите мою одежду, верните только пальто. В костюме подкладка рваная. И обшлага отрепалась. А нижнее белье мне все равно велико. Да и дыра в кальсонах.

Аппассионата

Большую часть своей сознательной жизни Феликс Эдмундович провел в тюрьмах и ссылках. И это наложило свой отпечаток.

Он прекрасно умел наладить отношения с вертухаями и сокамерниками, свободно ботал по фене, знал, как отправить маляву и твердо верил в ученье Маркса, беря пример с Владимира Ильича. Еще он сам читал и писал, пел революционные песни и мог нарисовать мелом на заборе проклятие царскому режиму.

И, конечно же, главное его уменье заключалось в том, что он мог легко, навскидку определить врагов и знал сто самых разных способов борьбы с ними.

По понятным причинам культурное освоение действительности у него хромало. По культуре он был слабоват. Что отнюдь не умаляло его деловых качеств.

Как-то после заседания Совнаркома, припозднившись, глубоким вечером Владимир Ильич поделился с соратником:

— Так хочется, батенька, увидеть игру на рояле. Послушать Бетховена.

— Рояль мы найдем, — заметил Феликс Эдмундович. — И барышня есть одна. Артистка. Вера Холодная. Вот только сомневаюсь — справится ли?

— А что?

— Так баба ж! Как она на рояль заберется? Крышка-то скользкая.

— Ха! Ха! Ха! — залился смехом вождь. — Да вы, я гляжу, батенька, совсем заработались. Музыкант нужен! И не вздумайте искать Бетховена. Он давно умер.

— Да, немножко притомился, — согласился главный страж революции. — А! Есть один еврейчик. Он как раз умеет на рояле.

— А не поздновато ли? — усомнился вождь. — Все-таки два часа ночи.

— Разбудим.

— А заартачится?

— Арестуем!

— А не захочет играть?

— Расстреляем. Вместе с семьей.

— Экий вы, батенька, кровожадный. Лучше пообещайте ему что-нибудь доброе.

— Будет сделано.

Рояль оказался неподалеку, в кустах. И пианиста доставили быстро.

— Изя! — представил гостя страж революции.

— Исаак Гольденвейзер, — сдержанно поклонился тот.

— Замечательно, товарищ Исаак! Хотелось бы послушать в вашем исполнении бессмертные произведения композитора Бетховена.

Гость снова вежливо наклонил голову.

— Прошу! — Владимир Ильич жестом пригласил музыканта к инструменту.

Тот устроился на табурет, открыл крышку рояля и быстро пробежался по клавишам, проверяя настройку. И заиграл.

Владимир Ильич откинулся в кресле и закрыл глаза. Феликс Эдмундович вставил в уши тампоны, чтобы не рассеивалось внимание, и следил за пальцами пианиста. В дверях застыл чекист с расстегнутой кобурой.

— Еще, пожалуйста! — попросил вождь, когда музыкант остановил игру.

Феликс Эдмундович кивнул головой в подтверждение просьбы. И Исаак Гольденвейзер продолжил.

Владимир Ильич, не открывая глаз, чуть покачивал головой. Руки его свободно лежали на подлокотниках кресла. Он полностью отдался музыке.

Феликс Эдмундович не сводил глаз с музыканта. Часовой в дверях не шевелился.

Холодный рассвет вполз в пустые кремлевские покои. По коридору застучали шаги первых служащих.

— Достаточно! — Владимир Ильич остановил игру.

Музыкант снял руки с клавиш и осторожно закрыл крышку.

— Браво, браво! — захлопал в ладоши вождь, открывая глаза. — Спасибо, батенька, порадовали. Премного благодарен, столько чувств, эмоций, экспрессии! А, Феликс Эдмундович? — обратился он к соратнику.

— Ага! — подтвердил тот, вытаскивая из ушей тампоны.

— Скажите-ка батенька, — поинтересовался Владимир Ильич, обращаясь к музыканту, — Феликс Эдмундович ведь наверняка пообещал вам что-то хорошее?

— Пообещал, — бесцветным голосом сообщил тот.

— А что?

— Да… — начал было музыкант, но глава ЧК прервал:

— Человек все ночь работал. Надо бы ему отдохнуть.

— Верно, верно! Совершенно не возражаю. Отдыхайте, товарищ!

Сотрудники Дзержинского унесли рояль и увели музыканта. Владимир Ильич снова обратился к соратнику.

— Ну-с, батенька, рассказывайте!

— Что?

— Он так вдохновенно играл!.. Что же вы нашему артисту пообещали хорошего?