— Выжигать! Каленым железом! Не дадим возродиться проклятому строю! — вскричал Владимир Ильич, едва пролетарии покинули залу.
— А что? — заметил Троцкий. — Гвозди без шляпок — это любопытно. И держать будут, и ничего не видно.
— Это и есть ваше истинное лицо! — возбудился на эти слова пролетарский вожак. — Это отступление от линии партии, уклонизм, милостивый государь!.. Феликс Эдмундович, позаботьтесь о людях, которые только что ушли.
— Есть!
И тут в разговор вмешался доселе молчавший Сталин.
— А что если им дать возможность запустить завод?
— Зачем?
— Когда заработает — вернуть его народу. А эксплуататоров — к стенке.
— Интересная мысль! — прищурился Владимир Ильич. — И придумано здорово. Это будет новая экономическая политика.
— Сокращенно — НЭП, — подсказал Троцкий.
— Я и сам знаю, как сократить. И не надо, товарищ Троцкий, примазываться к чужой славе.
— Да я…
— Все, товарищи. Цели определены, задачи поставлены. С завтрашнего дня начинаем НЭП.
Крестьянский вопрос
С пролетариями у марксистов худо-бедно срослось. А вот крестьяне в революцию ну никак не вписывались.
Вроде бы и угнетаемый класс, и союзники пролетариата — и как себя некрасиво повели!
Начали правильно: помещиков прогнали, усадьбы их сожгли, а дальше сбились с пути.
Пролетарии совершили революцию, оголодали и ждали от крестьян продовольствия для подкрепления сил. Товарищ Цюрупа настроил складов, разделил их на отсеки: картофель, капуста, сало. Надпись сделал заметную: закрома родины. Людей со счетами расставил для учета и распределения.
Все для тебя, крестьянин! Вези, выгружай!
А только крестьяне ничего не повезли. Такой вот фортель выкинули! Это надо ж — им еще и землю не дали, а они уже своих благодетелей забыли.
Тут уж любому понятно: дай им землю, они полностью от пролетариев отвернутся. Сами и землю обработают, сами урожай вырастят, и сами же его продадут. Все сами!
А где же здесь место партии? Где поле деятельности для распределительных бригад?
Своя родня тоже поддала жару.
— Володя, ты же вождь! — издалека повела она.
— Не отрицаю.
— Тебе хорошо.
— Чем же?
— Ты почти как царь — что захочешь, то и получишь.
— Вас я тоже пристроил на хлебные должности.
— Так на них надо работать!
— А вы как хотели?
— А вспомни нашу покойную маму. Она только читала произведения Тургенева. А ей все несли.
— Было такое.
— А все потому, что у нее была земля.
— Верно.
— А если ты раздашь землю, то мы обречены до старости трудиться.
— И некогда будет читать романы наших замечательных соотечественников. Культура умрет!
— А дети? Это же наше будущее! А что их ждет кроме бесконечной работы?
— Что вы предлагаете?
— Не отдавай крестьянам землю. Придумай что-нибудь.
— Придумаю, — пообещал Владимир Ильич.
Думать стали всем Совнаркомом. Задача-то непростая. Как выйти из положения?
И вроде бы отдавать надо — обещали. А отдашь — лишишь себя главного революционного завоевания: права делить прибыль на благо народа.
Да и обидно: в стране диктатура пролетариата, а крестьяне ведут себя как хозяева. И землю требуют, и продукты сами не несут.
Насчет недоноса Дзержинский сразу предложил выход и даже показал. Сгибанием и разгибанием указательного пальца. Но если всех расстрелять, кто землю пахать будет?
Троцкий лично выезжал в деревню с агитацией. Красиво говорил — со всех окрестных сел народ сбегался. Хлопали, просили повторить. Думали, артист городской приехал. А толку не было.
И лишь когда товарищ Сталин посадил на грузовичок вооруженных рабочих, кое-что удалось сдвинуть с места.
Последнюю меру признали эффективной, но временной. Пролетарии должны стоять у станков, заниматься своим делом, а не воевать.
И все-таки выход нашелся. Хотя и случайно.
После очередного заседания народные комиссары отдыхали в Тайницком саду. Пили пиво под вяленых лещей, разговаривали, пели.
Вдруг Бухарин вскочил с места и, дико вращая глазами, завопил:
— Вижу! Вижу!
И вытянул вперед руку.
— Опять набухался! — огорчились партийцы.
— Возьми рассольчика! Мокни голову в бочку! — послышались советы.
Нарком Семашко поспешил к коллеге со шприцем.
— Сейчас мы их прогоним!
— Вон они!
Бухарин не опускал руку. И тут все увидели, что из кустов действительно глядят четыре глаза. Потом оттуда раздались голоса:
— Который главный-то?
— Лысенький, со скулами.
— Ну, Петруха, с богом!
И на лужайку, перед вспотевшими от застолья вождями выскочили двое в лаптях, армяках, кушаках, с треухами в руках.
— Кто? Кто такие? — всполошились за столом.
— Крестьяне мы! — бухнулись те на колени. — Мужики!
Феликс Эдмундович щелкнул пальцами, и из кремлевской стены выступили вооруженные люди в кирпичной раскраске.
— Подождите! — остановил их Владимир Ильич. — Это ж мужики! Настоящие русские мужики. Из деревни.
— А, мужики! — с облегчением вздохнули комиссары. — Вот они какие!
— А я знал, знал! Я их по запаху определил!
— Да, говном пахнет.
— Это особое говно. Называется навоз. Идет на удобрения.
— Откуда вы знаете такие подробности, товарищ Троцкий.
— У меня ж дача. Я с крестьянами знаком. Умею даже с ними говорить…Ну что — землю вспахали?
— Дык только урожай собрали.