Байки негевского бабайки. Том 2

шустро расползался по планете.

Радостно Пандоры вскрыв ларец,

Божий страх забыв одномоментно

человек, решив, что он Творец,

выпестовал вирус вирулентный.

Выплыло в зенит двенадцать лун,

ангельские хоры зазвучали

и пропела птица Бабаюн:

«Утоли Господь моя печали!»

Время шлялось то вперёд, то вспять.

Океаны корчились от боли.

В пятом Риме варвары опять

испражняться лезли в Капитолий.

И уже включился в хоровод

Перс с головкой от ядрён-батона.

Двадцать первый век. Такой же год.

Где-то слышен зов Армагеддона.

3.2 Пародия на "Дед Мороз умер" Елены Серебровой

Двадцать первый век скрипит печально.

Недостойно, но и не спокойно.

Мир не изменился кардинально.

Тот же гонор, и понты, и войны.

Нового конечно же немало:

Интернет и гаджеты на полках

Мир затоплен мутным грязным валом

информационной барахолки.

Больше шума. Меньше правил строгих.

Разной дури больше год от года.

Новые машины на дорогах,

и на шмотки зайцем скачет мода.

Новые открытия в науке

отменяют, год спустя, друг-друга.

Снова их откроют наши внуки.

Ветры на свои вернуться круги.

На тысячелетия что будет

предсказал Экклесиаст уныло:

нифига не изменились люди.

Новый век, а все как раньше было.

Тот же туповатый пошлый юмор

что с эстрады, что с телеэранов.

Кстати, Дед Мороз и вправду умер.

Впрочем, если б выжил – было б странно.

3.3 Одиссей

Бил Борей по бортам кораблей,

Жег надеждой и хмелем свободы.

Был коварен и смел басилей.

Весла весело пенили воды.

От гранитной границы земли,

где грохочут валы белопенно,

шли на запад его корабли

заглянуть за предел Ойкумены.

Истирались крепленья снастей,

Истлевали мечты и одежды,

Кронос жрал непокорных детей,

Только горы стояли, как прежде.

Сединой серебрилась зола

в очаге, как в глазнице циклопа.

И, седея, свой саван ткала,

ожидая его, Пенелопа.

Пенный след исчезал за кормой,

Гордо в Гадес сходили герои…

А старик возвратился домой,

чтобы грезить о битвах у Трои.

Он пивное брюшко отрастил.

Во хмелю как проснется бравада,

Все бахвалился: «Я и Ахилл…

Мы с Афиной… Под стенами града…»

Гелий гнал златогривых коней,

И Эллада лишь юность познала.

Но уже поседевший Эней

Поднимался на склон Квиринала…

3.4 Возвращение Одиссея

Погуляв по миру много лет,

нищим и голодным, как собака,

понося богов и белый свет,

Одиссей вернулся на Итаку.

Корабли расхитил Океан,

А Аид прибрал друзей весёлых.

На вино и шлюх из дальних стран ,

царь спустил добычу до обола.

Брел тропинкой, потен и устал,

Странник, повидавший пол-планеты.

Как домой вернуться он мечтал

с той поры, как кончились монеты!

Вот она, родная сторона!

Можно выпить и пожрать неслабо

И к тому же дома ждет жена.

Не юна, но всё едино,– БАБА!

Только злые вести жгут нутро

алчностью и ревностью пытая:

на его, на царское добро

жадно устремилась волчья стая.

Все, что предков нажито трудом

в честных грабежах и абордажах,

На его жену, хозяйство, дом,

лезут женишки в ажиотаже.

Он, конечно, мог бы их прогнать:

мужа вмиг признала бы царица.

Но ведь жрали даром, так их мать!

Нужно их заставить расплатиться.

У двоих туники, – чистый шелк,

пояса, сандали кожи белой.

Раскулачить дармоедов полк

доброе и праведное дело.

И, оружье у гостей украв,

притворяясь нищим в платье драном,

доказав, что кто хитрей, тот прав,

Царь гостей зарезал, как баранов.

А в ответ супруге на упрек

что кровищи в доме пролил много,

возражал, что отравить не мог,

мол, травить гостей не дали боги.

Перебив халявщиков хитро'

(как и все нормальные герои)

Одиссей присвоил их добро

в возмещение трофеев с Трои.

И проли'та божья благодать!

Много лет царь жил потом в покое.

Ибо нефиг было посягать

на добро прославленных героев.

От царей до бедных пастухов,

от софистов до рабов на торге,

Подвиг истребленья женихов

Вызывал и зависть и восторги.

На пирах аэды за гроши,

от вина халявного балдея,

воспевали широту души

мудрого героя Одиссея.

А меня сомнения порой

гложут в размышлениях натужных:

Уж такой ли вправду он герой,

Одиссей, убийца безоружных?

3.5 1192 год. Путь к Йерусалиму

Чутко спит, обпившись готской крови

и Юстиниановой чумы

над Европой тьма средневековья.

Только серость жизни хуже тьмы.

В грезах губы кривятся жестоко.

Щурятся голодные глаза.

Про богатства Юга и Востока

что-то шепчут в храмах образа.

Пыльно-серы старых гор отроги.

Время беспощадно и к горам.

Где-то здесь, в пустыне, бродят боги,

воя от тоски по вечерам.

Небо потемнело на восходе.

Ветер выметает прочь тепло

Нет ни зла и ни добра в природе.

Каждый человек добро и зло.

Потерявший старые святыни,

собирая дух и веру в горсть…

Но не он пока король пустыни.

Даже не хозяин. Просто гость.

Чуждый, вредный, как в ноге заноза,

горестно судьбу свою кляня,

поджигает горсточку навоза

и спасает душу у огня.

Гнилью пахнет полотно на ране.

Путь един, но все желанья врозь.

Что же вам здесь нужно, христиане?

Почему ж вам дома не жилось?

Раны душ уже неисцелимы.

Благодать не взвесить, врёт безмен.

Крестоносцы шли Йерусалиму

Мир дрожал от жажды перемен.

3.6 Львиное сердце

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ, О ДОБЛЕСТНОМ КОРОЛЕ РИЧАРДЕ,

О БРАТЕ ЕГО, ПРИНЦЕ ДЖОНЕ, О КОРОЛЕВСКОМ ШУТЕ

И ПРЕКРАСНОЙ АНЖУЙСКОЙ ДАМЕ.