Байки негевского бабайки. Том 2

наш будет инскрипт* нарочит.

На наших айфонах уже молодежь

нам лайк отходной отстучит.

А Время спокойно продолжит полет

под выплески праздничных дат.

И без промедленья себе отольёт

из олова новых солдат.

В Нью-Йорке, Париже, Сеуле, Москве

В Тик-Токе с Рапунцель зажги,

когда в оловянной твоей голове

вчистую застынут мозги.

И горы ветшают и царства падут,

морское поднимется дно.

Века ли пройдут или пара минут

Тебе-то не все ли равно?

На небо спешить нам пока не резон

и сон, как и подвиг, в зачет

Ведь я не Геракл и ты не Ясон.

Кемарим, а служба идёт.

* инскрипт – памятная или дарственная надпись

2.28 Виновен! (Михаилу Ефремову)

Этот лук был прекрасен, Боже!

Словно дева на брачном ложе.

Нежных рук он жаждал. Умелых,

чтобы небо пронзали стрелы.

Начиненные миозином

мышцы сжались жгутом резинным,

а потом, словно пасть гадючья,

враз распялились пальцев крючья.

Чуткий лук легко до предела

распрямил согбенное тело.

Тетива, прогудев жеманно,

в наруч звякнула злым чеканом,

и стрела, плучив свободу,

взмыла жалом вверх к небосводу.

Песню пела, легко летела…

пронизала ласточки тело.

И кому я тупо талдычу

про ненужную мне добычу!

И кому сказать, сквернословя,

что совсем я не жаждал крови.

Алость пятен и лук – улики.

В небе тучи, как судей лики.

Воздух давит, тяжел, свинцовист,

и черней Преисподей совесть.

2.29 Доразвивались!

Скупаем души – рубль за десять.

Война обыденней чем грипп.

До исступленья правда бесит

Как ржавый скрип.

Мы загниваем, без сомнений:

Уже разжижены мозги.

Перед толпой ты будь хоть гений, -

Себе не лги!

И бред и фейки души спамят,

Залил эфир словесный СПИД,

А у людей отшибло память

И разум спит.

Творец, наверно, очень злится:

В зенит пошла Полынь-звезда

И близок к нам Апокалипсис

Как никогда.

2.30 Этот непонятный, непонятный, непонятный мир

Мир безжалостен снаружи

как наждачный жесткий круг.

Кожу рвет, суставы рушит,

словно зубы злых зверюг.

Чтобы ты притерся к прочим,

стал удобным, как шарнир.

Потому нас всех курочит

наш ужасный прочный мир.

Мир с изнанки очень тонок

как из радуги ларец.

Что увидит в нем ребенок

не заметит и мудрец.

Не поймет его явленья

сколько лет не проживи.

Создан мир из восхищенья

и замешен на любви.

Мир непрочен, слаб и зыбок.

Здесь, на лучшей из планет,

он подобен стайке рыбок:

Были. Тронешь воду, – нет.

Тверд как камень. Мягко-ватный.

Полный света, полный тьмы.

Нестабильно-непонятый.

Как и мы, мой друг. Как мы

2.31 Как пользоваться очками

И я был юн, мой мир был ярок,

И прян, как новый кляссер марок,

Ночь освещали светлячки.

Легко хмелел я с пары чарок.

Тогда и получил в подарок

С цветными стеклами очки.

Не впрок мне стал тот дар опасный:

Блазнён надеждою напрасной

Мой взгляд обманывал меня:

Зелёный зрел я там, где красный,

И сотни радуг в час ненастный,

И тьму, порою, среди дня.

А каждый лжец мне был как гений,

Я искушался среди мнений,

В упор не видя чад и муть.

И, меж химер и привидений,

В плену наивных заблуждений,

Поспешно в пропасть тóрил путь.

Прошли года. Очки разбиты.

Из храма выгнаны левиты,

Со взгляда снял завесу Бог.

Корюсь виною неизбытой.

И у разбитого корыта

Сижу и подвожу итог.

Клепать на Рок уже не смею:

Ведь было ж время, был в уме я,

И различал небес хорал.

Считал, глупец, что все успею,

Но жизни глупую затею

Почти вчистую проиграл.

Мой юный друг! Судьба, – пройдоха.

Её дары всегда с подвохом,

И твёрдой требуют руки.

Годи, и пользуй их по крохам,

Чтоб в крайний день с тяжелым вздохом

Не проклинать, как я очки.

2.32 Писец обывателю!

За тыщу лет до Авалона

окутал всю планету лед.

Улитки падали со склона

и был прекрасен их полет.

И вроде было все на месте,

и даже кто-то встал с колен,

но выметал осколки чести

холодный ветер перемен.

Так и живем, проблем не зная,

хоть жжет Фортуна, словно йод,

лишь на щиты лисицы лают

и солнце черное встает.

А кто-то нищий бури ищет,

обряща только Dura lex…

Но будет день и будет пища,

и будет ночь и будет секс.

2.33 Страшное открытие

Умру я скоро ли, не скоро

Но с сожаленьем сознаю:

Не понимаю мир, в котором

Растратил втуне жизнь свою.

Тянулся к свету, лез в науки,

Пытался страждущим помочь,

И дети выросли и внуки

Но вновь, как в юности, точь-в-точь

И в каждой женщине загадка,

Непостижимая уму,

И сил и времени нехватка

И сам себя я не пойму.

Все зыбко, неопределённо.

Плетусь, и не взлечу, бескрыл.

Но во Вселенной есть законы.

И я один из них открыл.

Вне времени, повадней моды,

Хоть Бог, хоть Дьявол прекословь,

Превыше всяких сил Природы

Влечение, сиречь Любовь.

Храню моё открытье втае,

Тайнее бывших всех допрежь,

И никому не разболтаю,

Хоть ты меня на части режь!

3 ВРЕМЯ И ВРЕМЕНА

3.1 Двадцать первый

Век двадцатый труп к погосту вёз

на скрипучей ржавенькой кровати.

Щедро расточал амбрэ навоз

в цветнике свобод и демократий.

С шумом маразматика сменил

Двадцать первый, шаловливый внучек.

Из болот ненужных всем чернил

лезли в свет личинки недоучек.

Белый шум в сетях глушил в упор,

виртуальность заполняли дети,

милый оруэллов «Скотный двор»