Байки негевского бабайки. Том1

Одиноко скучала шикарная дева-фемина.

И звалась та фемина недлинно Папахова Нина.

И служила Папахова егерем в зверосовхозе.

Загоняла, бывало, до смерти лося' на морозе,

Отмахаться лопатой могла при серьезной угрозе.

И душила быков для прививки заместо наркоза.

Исстрадавшись от жизни сухой и пустой и унылой,

и мечту о любви удержать в своем сердце не в силах,

опасаясь немножко сойти старой девой в могилу,

На Фейсбуке Папахова Нина тоску изложила.

Приложила и фото, подправив чуть-чуть в Фотошопе:

Нина скачет верхом на верблюде, быке, антилопе.

Пролетает на байке над горным ущельем в Европе

И со снежного пика спускается прямо на попе.

И увидел однажды Пахом Черепахов те фото.

Сердце замерло вмиг, но потом набрало' обороты

Он забыл про работу. Какая с больного охота?

О любовь! Ты бываешь порою страшней эшафота!

Чуть подправил он фото и тут же отправил их даме.

Там, на фото, он в смокинге курит на Плазе в Майами

пьет шампанское в море на яхте с друзьями

ставит мат Марадонне на сцене слоном и ладьями.

И понравились фото Пахома Папаховой Нине.

Размечталась, как вместе с Пахомом дрейфует на льдине,

Синий фрак у Пахома, глаза так пронзительно сини…

И Пахом ей играет Бетховена на пианине.

Нина села за комп и Пахому письмо написала

что как раз о таком она с самого детства мечтала,

что душой видит в нем интеллект своего идеала

и готова встречаться с Пахомом не медля нимало.

И свиданье, списавшись, решили устроить в Париже.

Пусть не близко, но каждому все-же поближе.

Не в Париже свиданье, конечно же, было бы хуже.

А уж ежли в Приже, оно романтичней, к тому же.

О, бонжур! О, Пари! От волненья теряю сознанье!

Подскажи, говори: где нам с милой устроить свиданье?

Раз-два три! Раз-два-три! Надо б нам сговориться заранье

О мон Дье! О, Пари! И учесть вариант опозданья.

Час для встречи нашли в романтическом духе тогдашнем,

когда встретятся нынешний день с днем вчерашним,

И, короче, в двенадцать, одолев по пол-мира бесстрашно,

попытались увидеть друг друга под Эйфеля башней.

Только в полночь под башней толпится народу две тыщи.

Все кричат, и смеются, поют и танцуют и свищут.

Хоть ажанов полно, не пробиться сквозь эту толпищу.

Разве в этой толпе два влюбленных друг друга отыщут?

Зря искали по фото, как какие-нибудь папарацци.

Лгать, хоть и с Фотошопом, запрещал Заратустра нам, братцы.

Перепутали дни, плюс двенадцать и минус двенадцать.

В часовых поясах очень трудно, друзья, разобраться.

И могла б хризантема любви их завять, как в пустыне.

Но, (Спасибо прогресс!) есть айфоны у каждого ныне.

Я (как автор) любви помогу по своей благостыне.

Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.

И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.

Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.

Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи.

Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.

Это все пустяки! Сообразно же мифологеме

Их любовь навсегда одолела пространство и время.

Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы

И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!

4.29 Песенка друзьям

Пусть зимой я морозов не видел давно

но бывает мокрень затяжная

ветер, дождь целый день заливает окно.

Чтоб согреться – друзей вспоминаю.

Невезуха навалится тяжестью всей,

боль от косточки каждой в скелете…

Полегчает, коль голос я вспомню друзей,

или фото их вижу в Инете.

Если праздник, сидят за столом сыновья

вижу внуков счастливые лица,

от души пью за ваше здоровье, друзья,

чтоб и вам так всегда веселиться.

Пусть меж нами границы, дороги вразброс

то для дружеских чувств не кручина.

Дружба много нужней чем страховочный трос

альпинисту на горных вершинах.

И, когда протрубит напоследок труба,

вспомню вас на последних минутах,

веря: снова когда-то сведет нас судьба

там, на Вечности дальних маршрутах.

4.30 Азиза жестокая лань

Когда падет на землю ночь,

не освещенная луной,

она как волосы, точь-в-точь

прекрасной девушки одной.

Её движения легки

как грациозной лани бег,

и, как воркуют голубки,

так бархатист и нежен смех.

Прекрасней Минских ваз* она,

Но это только чешуя

А чем душа ее полна

Об этом знаю только я.

Еще я рассказать бы мог,

что как гагат ее глаза.

Мужчин как шторм сбивает с ног,

когда проходит Азиза.

А ум её глубок и скор.

Язык острее, чем кинжал

и гнев пылает как костер

страшнее ста змеиных жал.

И видеть мне пришлось не раз,

пред шуткою склонив копьё:

Гагат сияет, как алмаз

когда поет душа её.

Еще увижу или нет,

как станет ласковой гюрза,

как темноту пронзает свет…

И улыбнется Азиза.

*– Минские вазы – не из города Минска.

Это китайские вазы древней эпохи Мин

(с 1368 года по 1644 год.), считаются

верхом совершенства как по форме,

так и по рисунку.

4.31 Баллада о несчастной любви

Он месил часами глину, набивая кулаки,

Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,

Сделал панцирь из хитина, – прятать сердце от тоски:

Современному мужчине мягкотелость не с руки.

Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,

И у ног его валялось в день по десять милых дам.

А она была желанна, что и в сказке не сказать,

и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.

Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье: