Байки негевского бабайки

Наш Кощей-вояка

с финкой остро-гнутой

все болячки-бяки

вскроет за минуту!".

В общем, бесполезно

верить иль не верить.

Я вхожу, болезный.

в сказочные двери.

Страшно в этой сказке

мне до дрожи кожной.

Добрый доктор в маске,

режьте осторожней!

Жизнь — стихи, не проза.

станет натурально

Если из наркоза

выйду я нормальным.

А случись остаться

в ямке под цветочком,

помяните, братцы,

хоть вина глоточком!

***

Как я расстался с книгами

Мои друзья. Мой свет. Мои вериги.

Они всегда со мною были — книги.

В экспрессе, в самолете, на шишиге

в любое время и в среде любой.

Не так уж много, — тысяча отборных.

Копил я их, что тот Гобсек, упорно,

и мир великий, мудрый, иллюзорный

в контейнере в пустыню взял с собой.

Когда все стало плохо, я не плакал

Когда везли на скорой — я не плакал.

Не плакал, и держал закрытым клапан,

лишь зубы сжал, чтоб не прорвался вой.

Но расставаясь с книгами я плакал,

как будто бы меня сажали на кол,

как будто из печи горящим шлаком

меня живым накрыло с головой.

Я не хочу обузой стать, поверьте.

Тем более — обузой после смерти

чтоб детям в сумасшедшей круговерти

пристраивать ненужный тяжкий хлам.

Таскал их в клуб, таскал в библиотеку,

знакомым хоть по две на человека,

свез в Беэр-Шеву букинисту-греку.

Тот взял бесплатно, с горем пополам.

Борзых щенков пристроил к добрым людям.

Грущу, но так оно надежней будет

Пусть кто как хочет, так меня и судит.

На полках — три десятка "самых" книг

Так от забот освободился Пиня

Моя душа почти спокойна ныне.

Свободна, будто ветер над пустыней

И я в любой готов отчалить миг.

***

Ад еще на Земле. Август 2020

По божьей воле или по иной

всё реже жизни я и солнцу рад.

Мой личный ад почти всегда со мной.

Пылающий, проклятый, жуткий ад.

Нет сил кричать, на горле жесткий жгут.

Деревья тлеют, в углях и золе,

и бесы в черном дом и сад мой жгут.

и кучи чьих-то трупов на земле.

Лежат пластом и сжатые в комок,

В кровавых брызгах пятна тел нагих

В безмолвной муке, в корчах рук и ног.

Я так боюсь взглянуть на лица их.

И пять моих собак в крови лежат.

Стою в саду столбом. Закаменев.

И стаи черных мух вокруг жужжат,

и душат злоба, ужас, боль и гнев.

Над головой, как свод, багровый дым,

и жажда мести сердце в клочья рвет.

Наверно, непонятен молодым

мой ад. Мой ежедневный эшафот.

Но ветер расчищает небосвод

Уходит ад и отступает мрак.

и тает злоба в темной дали вод.

На самом деле было все не так.

Чужой был дом. Сад занялся едва.

Чужие люди, незнакомый пёс.

А трупов… Трупов было только два.

И я тушить с другими воду нёс.

Чужая вообще была страна,

Тогда там мальчик с мамой был убит

и пойман тот, на ком была вина:

Аллаха воин. Юный ваххабит.

Из-за извечной меж племен грызни.

он их убил, поджег их дом и сад.

За то, что были русскими они.

С тех пор в моей душе тот самый ад.

Я вспоминаю вновь, окаменев

Вновь Маргелан, огонь и кровь в пыли.

В душе и боль и гнев. Бессильный гнев.

Проклятье всем фанатикам Земли!

***

Мама мыла раму

Мир горел. Коптили небо храмы,

застя трассы солнечным лучам.

Потому и мыли мамы рамы,

от бессилья плача по ночам.

И блистали окна как червонцы

дым расцветив, словно шапито.

А детишки улыбались солнцу.

Как мы благодарны вам за то!

***

Сонет себе на день рождения

Порой взгрустнется в час рассвета

когда подумаешь о том,

что жизнь промчалась как ракета,

махнув оранжевым хвостом.

Чуть вспомнишь, что еще мужчина,

склоняясь мыслями к греху,

мешки, суставы да морщины

напомнят грубо "ху из ху".

Но братцы, так ли важно это?

Лучистой бирюзы шатёр

Творец над нами распростёр,

и рдеет жар в груди поэта.

Безносой шаг пока нескор

и песня главная не спета!

(И жизнь — как дева неодета

А ты, — усатый мушкетёр)

***

Вернуться бы

Мне пересечь границы не обуза,

свободен путь, как в море кораблю.

Но родом из Советского Союза,

и Родину по-прежнему люблю.

Богаче люди жили за границей

и были боль, несправедливость, ложь.

Но тот Союз, что мне и нынче снится

на "центр зла" был вовсе не похож

Во Львове и в горах Узбекистана

на крайних Северах, по всей стране

добра я видел больше, как ни странно

чем нынче на La mediteranee.

И ханты, и татары, и узбеки.

москвич, абхаз, чавдур, грузин, казах

меня считали равным человеком.

Добро в речах, добро в делах, в глазах.

Хотел бы я вернуться, право-слово

в те времена и в те места. Домой.

В себя, наивного и молодого.

И в тот Союз. Родной. Великий. Мой.

***

Проза жизни

Наша жисть такая проза…

Где те розы? Где уют?

Мне от авитаминоза

девки больше не дают.

Все не так и все за грОши,

хоть те пиво, хоть коньяк.

А ведь я такой хороший,

и почти что не маньяк.

А на улице морозы,

мерзнет мурка у плетня…

В общем, жизнь — сплошная проза!

Вот такая вот фигня

***

Две черные сестры бессонница и ночь

Бессилен алкоголь и все мольбы напрасны:

в душе зажгут костры и некому помочь.

как леди Смерть и Боль, бесстрастны и прекрасны

две черные сестры бессонница и ночь.

Нытьем и комарьём, тревогой и испугом,

некстати, словно джаз на светлом алтаре

Они скользят вдвоем: две тени, две подруги.

Придут в закатный час, отчалят на заре.

Опять часы к нулю. Опять почти в бреду я