Байки негевского бабайки

тасую слов слои как облака луна.

Обеих я люблю. На них, на двух, колдую,

в реальности мои вплетая клочья сна.

И будем мы втроём до самого рассвета

средь хроник древних лет искать созвездья слов

Застынет окоём, и звезды и планета.

Часов как будто нет и невелик улов.

Вторые петухи накличут хлад и влагу,

а сестры молча ждут с надеждой и тоской.

Но первые стихи прилягут на бумагу,

а тени вдруг уйдут, даруя мне покой.

Бессонница и ночь опять придут с закатом

Зря я черчу круги, с мелиссой пью чаи,

но будет так, точь-в-точь, и завтра, как когда-то.

И вновь придут враги. Любимые мои.

***

Исповедь последней минуты

Был я искатель придуманных кладов,

путник беспутный в притонах портов.

Вечер теряя в беспечных усладах

утром в дорогу был снова готов.

Прочь проносились, теряясь в пространствах,

Годы без прока и встречи без слов.

Без толку суть, как без выпивки пьянство,

в неводах тина как лучший улов.

Был я холодный как сталь врачеватель,

боль раздавая для жизни сердцам.

Силу душевную быстро растратил.

Врачу, теперь исцели себя сам!

Чем подогреешь ты кровь свою рыбью?

Сможешь смягчить хоть под занавес суть?

Как твой кораблик меж штормом и зыбью

в гавань последнюю выправит путь?

Шрамы морщин, голова седовласа.

Рыбой, и потом и солью пропах.

Морем потрепаны снасти баркаса

днище в ракушках и щели в досках.

Не хлебосольна последняя гавань:

слов крематорий да пепла отсев.

Время меня спеленало, как саван.

Печь, приглашая, разинула зев.

Пламя гудит и сомненье не гложет.

Цену давно положил судия.

В топке последней согреюсь, быть может.

Пламя зовёт! Поминайте, друзья!

***

16. Катастрофы. Войны. Болезни

Наденьте на гения смирительную рубашку!

Было небо безоблачно в утренний час.

Ни сирен, ни войны, ни беды.

И сверкал, что алмаз, белый солнечный глаз

из лучистой своей бороды.

А небесный хрусталь чуть синел и звенел

незапятнанный мира покров.

Рой пчелиный над полем гудел, ошалел,

от природы безмерных даров.

Не пестрели машины потоком густым,

самолеты вверху не ползли.

Смог покровом седым и промышленный дым

не марали предместья Земли.

Так природы доступна еще красота

в отдаленной таёжной глуши,

где и воздух прекрасен, и речка чиста,

но людей — ни единой души.

Сдвинут мир шевелением бабочки крыл,

и, итог подбивая тщетам,

некий гений-дебил для безумцев открыл

абсолютного вируса штамм.

Пусть не ядерный ужас, война и вражда,

а лишь смерти незримой полёт…

Не беда, если люди ушли в никуда.

Ведь природа привычно живет.

***

Последний

Он уходит во тьму, он уходит в туман

а в груди словно в бубен бьет пьяный шаман

Птичьи стаи уже не летят на восток

и сквозь лед не пробьется зеленый росток.

Нет опасных зверей и не видно врагов

эхо шепотом вторит шуршанью шагов.

Стены мертвых домов городов и станиц

молча пялят пустые проёмы глазниц.

Плотным слоем багровые тучи ползут

Небо снизу как будто заляпал мазут.

Кто бы мог предсказать, как ему повезёт.

Ведь достался ему главный в мире джек-пот.

Глубоко под массивом скалистых хребтов

спрятать "тех, кого надо" был бункер готов.

Только эти, "кто надо" успеть не смогли

когда Смерть обнимала поверхность Земли.

И в покоях среди бесконечных глубин

этот техник-смотритель остался один.

Как больной в лихорадке планета тряслась.

Обвалились тоннели и прервана связь.

И не в сказке сказать, как ему повезло:

были воздух, вода и еда и тепло.

Техник триста часов по регламенту ждал.

Все пытался послать аварийный сигнал.

А потом как шахтер, сквозь завалы пород,

он пять лет пробивал до поверхности ход.

Это был изнуряющий каторжный путь.

Он себе не позволил ни дня отдохнуть.

Две надежды в мозгу бились вместе и врозь:

"Глупый случай" и "Может быть, все обошлось"

Он пробился, и воздух вдохнул ледяной.

Мертвый воздух над умершей в муках страной.

Тяжкий воздух пустыни и бурь пылевых

над планетой, где не было больше живых.

И еще он пять лет прошагал тяжело.

Все искал хоть кого-то, кому повезло.

И не мог он уснуть. И не мог он прилечь

Он, счастливец, не видел, как адская печь

пожирала машины, деревья, детей

и стонала Земля от бессчетных смертей.

Он прочел в документах, как вслед за войной

психи мир окатили бациллой чумной,

как разбужен военными супервулкан

и под пеплом погиб мировой океан.

Люди вымерли словно поганые вши.

И надежда ушла из упрямой души.

И теперь он бредет сквозь туман в полумгле

Он последний, кто выжил на мертвой земле

И неймется ему. Он обязан идти.

Просто вдаль. Просто прочь. Чтобы сдохнуть в пути.

***

Четыре лошади

В утренний час, когда птицы поют беззаботно

и, просыпаясь, природа пестра и добра,

По облакам, чьи в лазури белели полотна,

первая лошадь к Земле приближалась с утра.

В цирке, наверное, хлопали б дети в восторге,

(Если б под принцем — достойна была бы баллад)

Нежная шкура белела, как простыни в морге,

Или прозектора трезвого чистый халат.

Мы рассыпали улыбки и громкие фразы,

Ненависть в сердце годами копилась и тьма.

Мы доигрались, и вырвалась к людям зараза,

Мудрых безумных ученых исчадье ума.

Тысячи тысяч растаяли льдинкой в бокале,

Тучные нивы сменились коростой пустынь

Высохли травы и листья с деревьев опали