Байки старого еврея

Жить ему оставалось считаные секунды. Это он понял, едва взглянув в лица сварщиков. «Убью!» – одними губами прошептал один из них, но еврей оказался проворнее. Думаю, тут сказалась вековая привычка не расслабляться, общаясь с гоями. Дальше вы знаете. Ещё долго шофёрская братия потешалась над ним. Но после того как он, купив два ящика эскимо, угощал весь коллектив по случаю своего дня рождения, отстали. Смог ли он остаться прежним и сохранить свой наивный взгляд на жизнь или пал в неравном бою с суровой действительностью, мне неизвестно. Избавляться надо от стереотипов!

Прапорщик Бабаня

Сдержал-таки своё слово военком, хотя я его об этом не просил. Отправил служить меня на южный берег Северного моря. Это у них называется шутка юмора, вроде «я когда нормален, а когда и беспощаден». И вот после суток беспробудной пьянки в поезде мы прибыли на станцию Кандалакшу. А началось всё с того, что наши сопровождающие, они же конвоиры, сначала весьма вяло пытались не допустить вноса запрещённой алкогольной продукции на территорию вверенного им объекта, не объясняя при этом, что такое разрешённый алкоголь. Но стоило составу отойти от платформы, как они, конвоиры, по старой русской традиции пристроились к водочке на халявочку. Происходило это следующим, думаю, давно отработанным способом. Кто-то из них прогуливался по проходу плацкартного вагона. В одном из купе ему предлагали выпить «воды». Наивные, они были уверены, что придумали оригинальный ход! Долго ли, коротко ли, но ещё до Лодейного Поля весь вагон дружно, не обращая внимания на чины и звания, пил горькую. Не стану кривить душой: я не был исключением – пил как все. Пил и краем уха слушал рассказы наших будущих командиров о том, какие они добрые и заботливые. Сидевший рядом со мной невольник, а в перспективе, как и я, воин, мрачно пошутил: «Зарежут небольно». И тут один из конвоиров запел: «Если радость на всех одна…» А у меня как реакция на эту песню в голове застряла фраза из другого кинофильма: «На рассвете расстрелять хотел нас генерал. Своё он держит слово, хотя бы в отношении меня!» Чтобы отвлечься, я спросил у соседа:

– Радость на всех одна – это что, халява? А беда – служба?

– Ты бы, Аид, не умничал – на губу сядешь. В армии умником быть не положено.

– Так я ещё присягу не принял.

– Вот после присяги и присядешь.

– Юмор у тебя нерадостный.

– Что завезли.

Вот так, разговаривая в перерывах между принятием на грудь, мы докатились до Кандалакши. Перед самым концом путешествия мне рассказали легенду или байку о том, почему место, где мне предстояло, копая траншеи «от забора и до обеда», защищать Родину, называется Кандалакша. Оказывается, при царе с каторжан здесь снимали кандалы. То есть «кандалы кши». Как ни пытался, я так и не смог выяснить значение загадочного слова «кши», равно как и то, какой это язык. Все мои вопросы упирались в лаконичный ответ: «Язык местный». Что тут скажешь?

Меня поразила инфраструктура, как сейчас модно говорить. Куда ни посмотришь – везде исключительно серый цвет. Серая дорога, серые дома, серые горы. И абсолютное отсутствие какой-либо растительности-зелени. Я и подумал, что легенду-байку мне рассказали не всю: он, каторжанин, избавившись от оков, должен был сказать: «Велика Россия, а бежать некуда!». Я тут же вспомнил, что эту фразу, в слегка изменённом виде, говорил политрук Клочков. Кто же мог предположить, что спустя чуть более двадцати лет выяснится, что политрук Клочков был, а боя, где он это якобы сказал, не было. Но я отвлёкся. Моя, как всегда, правдивая байка не о непредсказуемости советской истории. Моя байка о величайшей беде человека – его глупости.

Началась наша служба с того, что нас обокрали. Вернее, ограбили старослужащие. Они забрали у нас всю приличную гражданскую одежду под предлогом того, что за два года службы она выйдет из моды, а на дембель мы отнимем себе прикид у будущих салаг. У них не возникало мысли о том, что кто-то не станет грабить себе подобных. Деды так прямо и сказали: традиция. Потом была баня, или – на их непонятном мне языке – помывка. После бани, или помывки, нас повели на обнуление. Я с ужасом ждал этой процедуры. В голову лезли жуткие мысли. Но оказалось всё просто – под этим зловещим названием скрывалась стрижка всего лишь головы под ноль. После экзекуции ко мне подошёл мой вагонный попутчик со словами: «Ну чё, понял теперь, что умничать не следует? Привыкай – учи новый язык, армейский.»