Так что ничего хорошего от царя в те годы мы не ждали, да и не дождались бы. С другой стороны, с шаманами была такая история. Я тогда был еще маленький, а вот старшая сестра моей жены Дарьюшки уже тогда в силу вошла. И когда началась Первая мировая война в наши края повезли раненых. За счет того что немцы за годы до этого военные лагеря нам отстроили, там же были и их лазареты, так как думалось, что они для новой войны против японцев понадобятся. И вот война началась, идет поток раненых, а в наших краях развернуты десятки военных госпиталей, причем в них новое немецкое оборудование, которые мы по договору с Германией не можем везти в Европу, а в госпиталях врачами — переселенные немки, но нет ни нянечек, ни сестер. Вот тогда-то и кинули клич по шаманским родам, чтобы шаманских детей в Иркутск и Верхнеудинск везли, чтобы их там врачебному делу учить. В госпиталях этих тогда ссыльные немки работали — жены русских немецких офицеров из Восточно-Сибирского корпуса — штатных фельдшеров всех на войну забирали, а на замену им и брали шаманок на обучение. Свояченице тогда было вроде одиннадцать, но точно никто не знает: говорили, что она родилась в год, когда в зиму дорогу построили — тогда были сильные холода. И поэтому ей сначала писали годом рождения 1903-й, а потом она уже переправила его сперва на 1906-й, а потом и на 1907-й. Были они с Дарьюшкой из простых — из племени булагатов. Это тоже буряты, но лесные и местные, которые здесь задолго до нашего прибытия в лесах жили, и поэтому шаманы у них были другие — на нас не похожие. У нас все же умение лечить шло скорее от древних книг, а у них это было как-то все проще, природнее. И вот представьте, малая кроха приходит в лазарет к раненому, берет его за руку, и тому становится легче. Про нее даже слава шла, что, когда человек умирает, надо Матрену позвать, и тогда умрет он легко и покойно. Вот такой дар был у моей свояченицы. Что дальше с ней было? Выучилась медицине, стала военврачом первого ранга, а так как муж ее был хорошего Четвертого рода и комбриг «васильковых», то стала она по чекистской линии следователем. Точно так же, как в детстве, приходила к подследственному, клала ему ладонь на руку, тот успокаивался и как на духу все-все ей рассказывал. Одна из лучших следачек была в Москве в Центральном военном округе. Считай, через душевные беседы с нею почти все арестованные в тридцатых генералы прошли, и ни один не смог утаить что-либо. Я ее один раз спросил: «Как ты это делала, Моня?» А она засмеялась, взяла за руку и говорит: «Все просто, как меня мама учила и бабушка». Смеялась, а я в ее бездонные глаза так и проваливался. Даже сам не знаю, как и почему начал я ей про мою жизнь рассказывать, и так легко мне было от этого, а она просто сидела и слушала. Когда выговорился, Матрена мне говорит: «Вот так оно все и бывает. Сами все начистоту мне рассказывали, за это и медали давали, и ордена. Так что коль обманешь мою Дашеньку, я все узнаю, и берегись тогда, зять! Шучу я. Привычка дурная с моей работы пристала. Шучу я так». Пошутила она, а у меня по спине холод, пот льет и в животе сосет противно под ложечкой, ибо понимаю я, что не должен был душу ей раскрывать, а я ей по сути покаялся, и на душе у меня от того все хорошо и сладко. Очень странное ощущение — страх за себя, ибо Матрена все же следачка. При этом — хорошо, потому что все-таки выговорился.