Это необычное состояние, которое более нигде и ни при каких обстоятельствах не обнаруживаются в нашей жизни. Переход в иное время и пространство. Перенос души в другое астральное тело. Как хотите, — но эту музыку невозможно разгадать именно потому, что, чем больше в нее вслушиваешься (сначала хотя бы просто потому, что она хрустальна и невесома), тем более в ней открывается тайн и страхов, любопытства и порождаемой ею чуткости. Так чуткость возводит сама себя в квадрат, далее — в куб, etc., стоит лишь ступить на этот путь «вслушивания».
Если бы психоаналитики и исследователи сумеречных людских состояний (типа Карлоса Кастанеды) попытались разобраться в том, что же происходит внутри такого слушателя, то, я уверен, они, опустив руки, переквалифицировались бы в совершенно иных специалистов.
И я, стоя посреди пустого и голого осеннего леса, смотрю в небо, туда, где светят тусклые облака и ветви лип тянутся к звездам, и, вслушиваясь в баховский контрапункт, повторяю как молитву: «Перед троном твоим стою, Господи…».
И здесь даже совершенно необязательно быть глубоко набожным человеком.
Продолжение рода
Многие ли композиторы могут похвалиться тем, что народили сыновей и воспитали их как истинных музыкантов?! Нет, не многие! История мало знает таких примеров. История больше подсовывает нам такие, где папа либо бил и обижал маленького будущего композитора, понукая его к непрестанным занятиям музыкой (Паганини, Бетховен), либо беспрестанно приманивал своего подающего надежды дитятю конфетками и пирожными к роялю (Моцарт, Шопен). В обоих примерах «кнута и пряника» преследовалась, впрочем, одна и та же цель: сделать из чада достойного музыканта, который бы зарабатывал деньги семье и был оправданием несбывшихся собственных устремлений отца стать большим музыкантом. Никто из великих композиторов-классиков не оставил миру собственных сыновей-музыкантов, не говоря уж о том, что эти сыновья стали маститыми композиторами. Это смог сделать только плодовитый и чадолюбивый папаша Иоганн Себастьян Бах.
Из 20 детей Баха тринадцать умерло в младенческом и детском возрасте. Тогда это было обыденным делом: детская смертность. Однако никогда не была обыденным делом отцовская скорбь. И потому Бах, как никто другой из композиторов, должно быть, с полным правом и с неистовой силой воплотил эту скорбь в своей музыке. Четверо старших сыновей стали еще при жизни отца очень известными музыкантами и сочинителями музыки. Отец дал им все, что только может дать настоящий, талантливый педагог. Еще при жизни он понял, что его музыка не умрет. Так как хотя бы четыре ветви дуба дадут свои желуди, а те — рано или поздно, свою поросль. В свой черед.