Бахтин как философ. Поступок, диалог, карнавал

Можно настаивать на этом в силу того, что мысль Бахтина в сильнейшей степени проникнута антиметафизическим пафосом. Бахтин создал достаточно самобытное учение о бытии – бытии духа, но дух, вечность для Бахтина – это не себе тождественная, неподвижная абсолютная реальность. Дух присущ человеческой личности, и только ей; дух – глубиннейший аспект личности – существует лишь в динамике межличностного общения, в диалоге. Философия Бахтина – это в конечном счете философия свободного духа, и единственной действительностью для нее оказывается экзистенциальный диалог: «Быть – значит общаться диалогически», – писал Бахтин в книге о Достоевском[1068]. И по причине этого представления о духе как о начале личностном и пребывающем в непрестанном становлении, мысль Бахтина оказывается в русской философии как бы диаметрально противоположной идеям метафизиков-софиологов П. Флоренского, С. Булгакова, Е. Трубецкого, к которым тяготеют вышеназванные Лосский и Франк. Это два полюса «русской идеи» – левый и правый, прогрессивный и принципиально консервативный, западный и греко-славянский, идеологически свободный и ориентированный на конфессиональное христианство. Для метафизиков сфера духа – это так или иначе трактуемый мир идей Платона – будь то София последователей Владимира Соловьёва, единый умопостигаемый космос Николая Лосского или живое всеединство, включающее в себя природу и человека, согласно воззрениям Семёна Франка. В представлениях же Бахтина нет никакой «платоновской» действительности, трансцендентной опыту – опыту диалогического общения. Философии Бахтина принципиально чужда столь характерная для Серебряного века интуиция тайны мира, питающая творчество символистов и укорененная в православной религиозности. Напротив: дух, бытие как таковое – это реальность самая что ни на есть посюсторонняя, сфера земного человеческого общения.

Если попытаться поискать корни бахтинского творчества в классической философии, то ключевой для его понимания окажется, вместе с Кантом, фигура И.Г. Фихте. По свидетельству С.Г. Бочарова, именно представления Фихте сам Бахтин в разговорах последних лет характеризовал в качестве основополагающих для себя. Радикальный отказ от кантовской вещи-в-себе – последней приметы метафизики; пафос познающего и деятельного, свободного человеческого Я, полагающего мир как свое не-Я; идея нравственного долга с ее признанием за другим его высшего достоинства – эти основные тенденции философии Фихте стали фундаментом школы Введенского, которую, возражая отчасти Зеньковскому, на мой взгляд, было бы уместно назвать школой русского фихтеанства. Вместе с тем философские истоки Бахтина – общие с таковыми и экзистенциализма, – как известно, предтечей экзистенциализма в XIX в. принято считать Кьеркегора. Именно датский мыслитель впервые выдвинул на первый план, в качестве верховной ценности, права отдельной человеческой личности, став тем самым родоначальником самостоятельной философской традиции. Ведь все же «я» Фихте – это отнюдь не конкретное человеческое Я, но верховная мировая воля, в отношении которой конкретные индивиды суть частные явления. В основе всех разновидностей немецкой классической философии – оккультная истина (или мифологема) всеединства, идея живого, духовного космического организма, вселенской абсолютной Личности. Реальный же человек находится в подчинении Абсолюту; в несколько разнящихся категориях об этом говорят как Гегель и Шеллинг, так и Фихте. Возвеличивая, вслед за Кантом, права человеческого разума, немецкие идеалистические системы сохраняют старый метафизический настрой, – ценность же субъективного начала до конца отстаивает один экзистенциализм.