Бахтин как философ. Поступок, диалог, карнавал

О прямом влиянии идей Эйнштейна на Бахтина, кажется, можно говорить лишь в связи со статьей о романном хронотопе. Но дух относительности, в качестве мировоззренческой тенденции, присущ бахтинскому мышлению как таковому, хотя откровенным апологетом релятивизма Бахтина счесть вряд ли было бы правомерно. Релятивизм входит в философию Бахтина окольным путем, – прежде всего вместе с личностным пафосом – с признанием за высшую ценность личности в ее контакте с другой личностью. Теория Эйнштейна явилась как закономерное следствие кантовского философского переворота, возвысившего личность в ущерб абсолютному бытию: ее скрытая цель – окончательное разрушение метафизической картины мира. В том же русле традиции, восходящей к Канту, находятся и взгляды Бахтина. Можно указать и еще на одно примечательное пересечение философских направлений. Известно, что самой значимой для Бахтина фигурой в философии был глава Марбургской школы неокантианства Герман Коген; об этом есть ряд свидетельств русских литературоведов, «открывших» Бахтина в 1960-е годы и многократно беседовавших с ним. Но именно Марбургская школа, в лице ее поздних представителей, проявляла большой интерес к идеям Эйнштейна. Так, в русском переводе 1922 г. существует статья Э. Кассирера «Теория относительности Эйнштейна», вероятно, хорошо знакомая Бахтину. Философам Марбургской школы, Эйнштейну и Бахтину были, несомненно, присущи общие бытийственные интуиции. Скажем, Коген, возводивший свою систему на фундаменте современного естествознания, ценил в ней не выводы науки, но научное мышление как процесс, придавая именно ему бытийственное достоинство. Бытие, согласно Когену, это мысль в ее становлении, природа же – это ее образ, создаваемый наукой. Кантовская вещь в себе не отменяется Когеном, но вовлекается в процесс познания, динамизируется: вещь в себе – не данность, но вечное задание, никогда не достижимый предел мыслительного стремления. Мышление из себя самого полагает свои предметы и понятия. И в частности, пространство не априорно, как у Канта, но есть категория, соответствующая одной из мыслительных способностей, а именно свойству сознания проецировать вовне какие-то аспекты своего содержания. Ясно, что от ключевой для Когена интуиции – интуиции полагания самой мыслью своего предмета – вполне естественен шаг к релятивистскому представлению: объект познания полагается субъектом, всецело зависит от точки зрения наблюдателя.