Бал безумцев

– Не знаю, с чего начать… Я пришел к вам, потому что… Не уверен, что в Сальпетриер это разрешается, но я бы хотел увидеться с сестрой. Мне нужно с ней поговорить. Вы позволите?

Женевьева впервые слышит такую просьбу в этих стенах. Редкий случай, когда кто-то из родственников умалишенной справляется о ней в письме, но чтобы человек нарочно приехал и добивался встречи – ничего подобного здесь не случалось.

Она откидывается на спинку стула и отводит взгляд. После того медицинского осмотра, проведенного Бабинским, она не видела Эжени. Прошло уже пять дней. Женевьева знает, что девушку заперли в одиночной палате. Когда ей приносили еду, Эжени яростно швыряла в стену все, что было на подносе, и медсестры перестали брать для нее посуду и столовые приборы – теперь ей предлагают только хлеб с маслом, но она отказывается есть. Женевьева выслушивает жалобы взволнованных медсестер с полнейшим безразличием. Перестав общаться с Эжени, она немного успокоилась и чувствует себя не такой уязвимой. Ее вполне устраивает, что девушка сидит взаперти и теперь от нее можно держаться подальше.

– Весьма сожалею, месье Клери. Ваша сестра не может принимать посетителей.

– Как она?.. Глупый вопрос, простите.

Молодой человек заметно краснеет и оттягивает пальцем атласный шейный платок, внезапно сдавивший горло. Рыжие локоны обрамляют бледное лицо – Теофиль напоминает ей Бландину. Хрупкое телосложение, деликатные жесты, на носу и скулах россыпь веснушек… Женевьева старается изгнать образ сестры, вставший перед глазами. Эти Клери будто сговорились – оба тем или иным образом пытаются разбередить память о Бландине.

– У Эжени сильный характер. Она справится, я уверена.

Ответ не кажется Теофилю удовлетворительным. Встав со стула, он подходит к окну и смотрит на больничные корпуса, выстроившиеся вдоль аллей парка.

– Здесь огромная территория.

Женевьева, повернувшись на стуле, наблюдает за молодым человеком. В профиль он похож на Эжени – тот же тонкий прямой нос, та же вздернутая верхняя губа.

– Видите ли, мы с сестрой никогда не были близки. В нашей семье всех объединяет лишь фамилия, нас так воспитали. Однако, несмотря на это, я чувствую, что свершилась чудовищная несправедливость. С прошлой недели не могу спать. Ее лицо постоянно стоит перед глазами. Ведь мы не оставили Эжени выбора, я проявил слабость, согласившись участвовать в этом. И теперь горько раскаиваюсь. Простите, что позволил себе разоткровенничаться с вами – это неприлично… Однако, раз уж мне нельзя увидеть сестру, быть может, вы согласитесь кое-что ей передать от меня?

Женевьева не успевает ответить – Теофиль уже достал из-под сюртука книгу и протягивает ее дрожащей от волнения рукой. На переплете название – «Трактат о духах». Женевьева недоуменно смотрит на юношу.

– Мне удалось найти эту книгу прежде отца, иначе он сжег бы ее. Прошу вас, передайте книгу Эжени. Я делаю это не ради того, чтобы заслужить ее прощение. Просто мне хотелось бы, чтобы она чувствовала себя не такой одинокой. Пожалуйста…

Захваченная врасплох Женевьева медлит, не решается взять трактат. Она не желает общаться с Эжени никоим образом, и прежде всего не намерена больше слушать о духах, призраках, покойниках и прочем – обо всем, что связано с жизнью после смерти. Но Теофиль стоит с книгой в протянутой руке и смотрит умоляюще. В коридоре вдруг раздаются шаги, а в следующий миг кто-то три раза стучит в дверь. Вздрогнув, Женевьева хватает книгу и поспешно прячет ее в ящик стола. Теофиль благодарит ее улыбкой, надевает цилиндр и покидает кабинет, разминувшись у порога с медсестрой.

* * *

Женевьеве было четырнадцать, когда она прочла первое в своей жизни руководство по анатомии, найденное в рабочем кабинете отца. Это был поворотный момент в ее жизни. С каждой страницей она постигала научную логику, ясно говорившую, что в человеческом организме все поддается объяснению. Для Женевьевы та книга стала потрясением и величайшим открытием – как Библия для ее сестры. Круг чтения оказал на обеих огромное влияние и определил выбор на будущее – медицина для Женевьевы, религия для Бландины.