Бал безумцев

Стоя под деревом, вдали от чужих глаз, Женевьева смотрит, как Эжени приближается к ней. Оглядевшись и удостоверившись, что больше никого нет поблизости, сестра-распорядительница выходит на тропинку и делает знак:

– Идем.

Девушка ее догоняет. Справа, у ограды в глубине, шныряют мыши и прячутся от дождя в дырах между камнями. Лужайки медленно превращаются в грязные болотца – морось сгустилась, и на парк уже сыпятся крупные капли.

Две женщины идут, склонив головы. Через несколько шагов Женевьева, просунув руку под плащ, достает «Трактат о духах» и протягивает его Эжени. Та смотрит с недоумением.

– Возьми скорее, пока никто не увидел.

Озадаченная девушка хватает книгу и прячет ее под накидку.

– Твой брат хотел передать ее лично. Но это было невозможно, сама понимаешь.

Эжени обхватывает себя руками, прижимая книгу к груди. У нее сдавливает горло при мысли, что брат приезжал сюда, в больницу, специально, чтобы повидаться с ней.

– Когда вы с ним встречались, мадам?

– Вчера утром.

У Эжени щемит сердце – она грустит и радуется одновременно. Теофиль был здесь, он не забыл о ней. Значит, она не так одинока, как ей казалось. Она задумывается на какое-то время, потом украдкой бросает взгляд на Женевьеву:

– Так почему же все-таки вы передали мне книгу, если это запрещено?

Женевьева молчит, но девушка заметила странный блеск в ее глазах.

– Вы прочитали трактат, мадам?

Та игнорирует вопрос:

– Пациенткам здесь читать не дозволяется, и взамен мне нужна услуга.

Женевьеве трудно дышать, слегка кружится голова – она сама поражается собственным словам. До сих пор у нее и в мыслях не было, что такое возможно, что она, сестра-распорядительница, будет в стороне от всех шептаться с пациенткой, нарушит правила, ею же самой установленные, и потребует услугу за услугу. Ей неприятно об этом думать. Она прекрасно понимает, что ведет себя нелепо и недопустимо, но в очередной раз намерена добиться своего, даже если потом придется пожалеть.

– Я бы хотела… поговорить с сестрой.

Дождь все усиливается, в водяной пелене проплывают силуэты горожан, быстро шагающих вдоль корпусов больницы. В глубине парка Эжени с Женевьевой прячутся под арочным сводом. Эжени откидывает промокший капюшон и, поразмыслив немного, поднимает глаза на Старожилку:

– Мадам… если речь идет о сделке, я бы предпочла вместо книги получить свободу.

– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно.

– В таком случае мне очень жаль, но разговор с сестрой для вас тоже будет невозможен.

Женевьева старается сдержать гнев. Не хватало еще торговаться с умалишенной. Надо было отправить эту буржуйскую девицу в одиночную палату и забыть о ней навсегда. И в то же время у Эжени есть все основания для шантажа – она, Женевьева, глупейшим образом сама отдала ей все козыри в руки. Можно было догадаться, что в качестве платы за спиритический сеанс она потребует нечто более ценное, чем какая-то книга. Решительно, эта Эжени выводит ее из себя, но идти сейчас на попятную Женевьева не может. Надежда – единственное, что у нее есть. И в конце-то концов, пообещать можно что угодно, а держать слово, данное умалишенной, она не обязана. Пусть это аморально, но обещания к чему-то обязывают только тех, кто в них верит.

– Хорошо. Я сделаю что смогу, замолвлю о тебе словечко доктору. Но только если поговорю с сестрой.

Эжени с облегчением кивает. Она еще не позволяет себе возрадоваться скорой свободе, но для нее это уже маленькая победа. Быть может, Бландина сказала правду и Женевьева действительно поможет ей вырваться из Сальпетриер. И быть может, это произойдет раньше, чем она думает.

– Когда?

– Сегодня вечером. Я отведу тебя в палату. А сейчас возвращайся в дортуар. Одна. Нас уже и так слишком долго видят вместе.

Эжени смотрит на Женевьеву – с ее мокрой шляпки падают капли на лицо и на плечи; всегда безупречный шиньон растрепался, из него выбиваются светлые локоны. Она так долго работала над собой ради всеобщего уважения, что лицо превратилось в маску – на нем всегда одно и то же суровое выражение. Ее может выдать только взгляд. Стоит заглянуть повнимательнее в эти голубые глаза, и сразу видны слабость и неуверенность. Но поскольку никогда в жизни на нее никто не смотрел внимательно, то, что таится в этих глазах, остается незамеченным.

Эжени смотрит на сестру-распорядительницу несколько мгновений, а потом, поблагодарив ее улыбкой, накидывает на голову капюшон, выходит из-под арки под дождь и бегом пересекает парк.

* * *