Бал жертв

— Приму, если он придет.

Жаннетта вздохнула и замолчала. Карета, запряженная почтовыми лошадьми, приближалась к Парижу. Проехав Шарантонскую заставу, она направилась к Сен-Жерменскому предместью, где прелестная и несравненная актриса Ланж выстроила себе отель между двором и садом, отель, достойный ее богатства, таланта и красоты. Двор был заставлен статуями и мраморными колоннами, в ветвях больших деревьев пели тысячи птиц.

Банкир Гопп, поставщик Летран и Симон, богатый каретник, попеременно тратили сумасшедшие суммы, чтобы украсить и меблировать это жилище. Чеканное серебро, золотая посуда, восточные ковры, картины великих живописцев, мрамор белее снега — все это находилось в отеле актрисы Ланж.

Она воротилась домой с задумчивым лицом, едва удостаивая презрительным взглядом все эти богатства, и прямо прошла в небольшой будуар, обитый материей серо-жемчужного цвета с золотыми полосами. Этот будуар был ее любимым убежищем и сообщался с садом несколькими ступенями, которые вели в уединенную аллею. В конце этой аллеи была калитка в соседний переулок, за калиткой дерновая скамья.

Ланж разделась; потом, вместо того чтобы лечь в постель, закуталась в широкий пеньюар и отослала Жаннетту. Когда Жаннетта ушла, Ланж взяла с камина роль, которую она должна была играть в тот вечер. С ролью в руке вышла она в сад и по уединенной аллее дошла до дерновой скамьи, находившейся у калитки, и села на эту скамью. Не просидела она и двух минут, как два тихих удара послышалось снаружи. Ланж поспешно встала, сердце ее сильно забилось, а щеки вспыхнули.

VIII

Ланж отперла калитку, и какой-то мужчина влетел как ураган.

— Скорее! — сказал он. — За мною следят!

Этот человек был закутан в плащ, закрывавший ему часть лица. Ланж поспешно заперла калитку. Тогда вошедший мужчина скинул плащ, и молодая женщина бросилась ему на шею, говоря:

— Ты, верно, хочешь лишить меня жизни?

Он с восхищением поцеловал ее в лоб.

— Как ты добра и преданна! — сказал он. — Я тебя люблю!

— Ах! Если бы ты истинно меня любил, — сказала она, — ты не подвергал бы свою жизнь опасности каждую минуту, мой обожаемый Арман! Видишь ли, — продолжала она с воодушевлением, — я знаю все!..

— Ты знаешь… все?

— Да, все.

На губах его появилась гордая улыбка. Он сел возле Ланж и окинул ее белоснежное чело с чуть заметными голубыми жилками взглядом, смешанным с нежностью и с самонадеянностью мужчины, который чувствует себя любимым.

— И что же вы знаете, мой прелесный ангел? — спросил он.

— Я знаю, что ты был в Гробуа.

— Да… Я видел тебя там…

— О! И я видела тебя… И испугалась.

— Дурочка!

— Испугалась твоей смерти, мой Арман… Ноги у меня подогнулись… Пелена пала на глаза…

— Чего же ты боялась, моя обожаемая?

— Но ты, верно, лишился рассудка, что спрашиваешь меня об этом…

— Напротив…

— Ведь ты изгнан?

— Ну так что ж?

— Осужден на смерть?

— Однако ты видишь, что я жив и здоров.

— А если бы ты был арестован в Гробуа?

— Полно! Ведь я был не один.

— Знаю.

Он взял ее голову обеими руками и опять поцеловал.

— Как же много вы знаете, — сказал он.

— Я знаю все.

— Это много, мой милый ангел. Ну, скажи же мне, что ты знаешь?

— Ты хочешь?

— Еще бы! Давай, рассказывай!

— Ты был в Гробуа с Каднэ и Суше, человеком в жилете из человеческой кожи…

— Это правда.

— Ты увез Барраса… Вы его связали, заткнули ему рот… Бросили в карету…

— Это правда, — отвечал Машфер, — это был он.

— Что вы с ним сделали? Сам он не хотел мне этого сказать.

— А! Ты его видела?

— Да, он возвращался в Гробуа в ту минуту, как я уезжала оттуда.

Машфер сделался серьезен. Он взял в свои руки беленькие ручки Ланж и сказал:

— Выслушай меня хорошенько. Нынешней ночью для меня исчезла великая надежда.

— О! Я догадываюсь.

— Может быть, — задумчиво сказал Машфер.

— Да, я догадываюсь, — отвечала Ланж, — твои друзья и ты думали, что Баррас, этот любящий удовольствия человек, этот якобинец, оставшийся дворянином, этот знатный вельможа, из-под красной шапки которого еще виднеется графская корона, растрогается несчастьями своей касты, подчинится воспоминаниям о прошлом, поддастся обещаниям великолепной будущности.

— Увы! — сказал со вздохом Машфер.

— Вы все думали, не правда ли, — продолжала Ланж, — что, прельщенный примером Монка, он захочет возвратить Францию ее государям.

— Да, мы были твердо в этом уверены, — сказал Машфер.

— Вы ошиблись.

— Я это понял сегодня. Но это ничего. Мы восторжествуем без него.

— Что ты хочешь сказать, Машфер? — с беспокойством спросила Ланж.

— Я хочу сказать, — продолжал молодой человек с воодушевлением, — что отказ Барраса — искра, которая подожжет порох заговора, обнимающего всю Францию, которая ищет и ждет господина и которая уже три года управляется лакеями!

— Мой бедный Арман, — печально сказала Ланж, — я согласна с тобою: Франция ждет господина, но…

— Этот господин — король Людовик XVIII.

— Ты ошибаешься.

Машфер иронически засмеялся.

— Неужели ты думаешь, что это гражданин Баррас? — спросил он.

Актриса покачала головой.

— Нет, — сказала она.

— Кто же осмелится?

Ланж взяла за руки Машфера и сказала:

— Ты мне говорил о заговоре?

— Да.

— Где он начинается?