Бал жертв

— Кому вы это говорите, ваше сиятельство? — отвечал дровосек. — У меня кожа погрубее вашей, и то я был вынужден перестать работать… Деревья замерзли, словно камни. А вы, верно, не очень хорошо поохотились сегодня…

— Я гнался за волком и не убил его, — отвечал молодой человек.

— Это меня удивляет, месье Анри… Извините, граф.

— Жакомэ, — сказал охотник, — я избавляю тебя от необходимости называть меня графом.

— Как вам угодно, — отвечал дровосек с бесцеремонностью, отличавшей бургундского крестьянина. — Я вам говорю, что это меня удивляет.

— Почему?

— Потому что вы стреляете так, как никто на десять миль вокруг.

Охотник начал играть белокурыми косами Мьетты, которая приютилась около него, и сказал улыбаясь:

— Признаюсь, меня самого это удивляет: я выстрелил в него в двадцати шагах в прогалине, а он все продолжал бежать. Жаль, что я не верю в колдунов. Ты не видал моего товарища?

— Разве вы были с кем-нибудь?

— Да, с одним из моих парижских друзей, с офицером, который приехал ко мне неделю тому назад.

— Это правда, — заметила молодая девушка, — мне говорили.

— Стало быть, тебе известны все новости?

— Я ходила к крестной матушке вчера, когда вы были на охоте, и видела, что слуга чистил красный мундир. Я спросила, мне сказали, что это мундир друга месье Анри.

— Вы сегодня охотились вместе с ним? — спросил дровосек.

— Мы разошлись в лесу час тому назад, но сойтись назначено было здесь. Он видел твою хижину утром, проходя мимо, и сумеет найти дорогу.

— Вы не встречали утром жандармов, месье Анри?

— Нет. Разве бригада из Куланжа здесь?

— Вот уже три дня, как они ищут поджигателей, но и до сих пор не нашли никого.

— Ты веришь, что есть поджигатели, Жакомэ?

— Как же! Когда видишь пламя и дым, надо же верить пожару. Френгальская ферма сгорела на той неделе.

— Верно, по неосторожности.

— А скирды папаши Жакье разве не сгорели вчера?

— Какой-нибудь пастух нечаянно обронил огонек, греясь…

Угольщик покачал головой.

— Вот уже три месяца беспрестанно пожары, — сказал он, — скирды, фермы, леса — все горит. Их целая шайка!

— Ты думаешь?

— Послушайте, месье Анри, я похож на разбойника, потому что, как дровосек и угольщик, я беден, живу в лесу, и кроме вас — так как вы меня знаете, — никому я большого доверия не внушаю. А если бы захотели довериться мне… Впрочем, довольно.

Угольщик замолчал, как человек, который боится, что сказал слишком много.

В эту минуту постучались в дверь. Мьетта пошла отворить. Вошел другой охотник, тот самый, с которым граф Анри разошелся в лесу.

Ему могло быть лет тридцать. Он был высок, смугл, с черными глазами, с густыми усами. Его мужественная и несколько дикая красота составляла контраст с голубыми глазами и с белокурыми волосами его товарища.

Граф Анри был среднего роста и скрывал под деликатной наружностью неутомимую энергию, силу, развитую телесными упражнениями, и львиное мужество, не мешавшее ему улыбаться, как молодой девушке.

— Я имею известие о твоем волке, Анри, — сказал вошедший, садясь у огня.

— Ты его застрелил?

— Нет, но он мертв, соседний фермер унес его.

Граф Анри нахмурил брови.

— Ты знаешь, кто этот фермер?

— Женщина, подбиравшая сухие ветви, видела, как он взвалил волка на свою телегу; она сказала мне, что его зовут Брюле.

При этом имени дровосек Жакомэ сделал движение.

— Это фермер гражданина Солероля, — сказал граф, — я знаю Брюле, это хороший человек, он без труда отдаст моего волка.

— Ваше сиятельство, кажется, очень доверяет Брюле? — спросил Жакомэ.

— Он хороший человек, это говорят все.

— Это-то правда…

Жакомэ засмеялся тихим и нервным смехом.

— Я знаю кое-что… — сказал он. — Впрочем, довольно!

Пока дровосек говорил, офицер внимательно на него смотрел.

— Знаешь ли, мой бедный Жакомэ, — сказал граф, — что ты чрезвычайно таинственен сегодня?

— Но, граф…

— Ты говоришь о поджигателях, ты уверяешь, что Брюле — нечестный человек…

— Я никогда этого не говорил.

— Но ты веришь, что поджигатели существуют?

— Верю.

Граф Анри пожал плечами.

— Ты находишься в странном краю, любезный Виктор, — обратился он к офицеру. — Здесь все чего-то боятся. Лишь только пожар случается на ферме, по неосторожности сожгут две-три скирды хлеба и тотчас же воображают, что это дело рук каких-то поджигателей.

Офицер промолчал.

— Что ты об этом думаешь? — настаивал граф.

— Я думаю, — отвечал офицер, — что ты отличаешься редким оптимизмом или глубоким неведением.

— Что такое?

— Неужели ты не знаешь, мой милый, что весь департамент в огне?

— Право, не знаю. Я не читаю газет и провожу все время на охоте.

Офицер опять замолчал. Жакомэ гладил свою бороду с видом человека, который с нетерпением желает, чтобы его расспросили. Хорошенькая Мьетта сделалась печальна и задумчива. Граф продолжал:

— Положим, что есть поджигатели, но до сих пор они, верно, хорошо расположены ко мне, потому что ничего не сожгли у меня.

— Ни за что нельзя ручаться, месье Анри, может, и случится…

— Ба! Революция сделала меня таким бедняком, что теперь почти нечего у меня сжечь. Если поджигатели и существуют, то ведь они жгут не для одного же удовольствия…

— Уж конечно, — сказал Жакомэ.