Бал жертв

Мельница была недалеко. Паром доплыл до нее через четверть часа. Мельник, вероятно, был предупрежден, потому что не выразил никакого удивления. Машфер и его товарищи сошли на землю вместе с Ланж.

— Друг мой, — сказал Машфер мельнику, — нам нужен ночлег на эту ночь.

— Постели ваши готовы, — отвечал мельник.

— Кто же их приготовил?

— Лукреция, дочь Брюле.

— Разве она прибыла раньше нас?

— У нее проворные ноги.

— Итак, наши постели готовы?

— Да, но, кажется, вы не займете их нынешнюю ночь.

— Нынешнюю-то ночь займем, а вот на следующую неизвестно…

Ланж, Машфер, оба товарища последнего и Лукреция провели остаток дня, спрятавшись на мельнице. Машфер сказал Ланж:

— Так как Заяц переходит на нашу сторону, надо его ждать.

— Но какая же твоя цель? — спросила молодая женщина.

— Мы хотим похитить Солероля; а когда мы его захватим, будем вести переговоры с Баррасом.

Ланж покачала головой.

— Берегись, — сказала она, — я не доверяю Баррасу. Теперь он будет неумолим.

— Ба! Кто знает? — отвечал Машфер.

Когда настала ночь, Лукреция одна отправилась в Солэй. Роялисты и госпожа Солероль сохранили там сообщника Мишлена. Он часто оставлял свой плуг, бежал через лес к мельнице и рассказывал там, что происходило в Солэе. Или встречал Жака, который будто мимоходом проходил в окрестностях замка, и пересказывал ему свое донесение.

Итак, Лукреция отправилась в Солэй.

— Ах! — сказал Машфер. — Если вы сможете достать бумаги, о которых говорит мадам Солероль, этот человек погиб.

— Я так его ненавижу, — отвечала Лукреция, — что сделаю все на свете, чтобы достать их.

Она ушла. Но прошла ночь, настал день, солнце показалось на горизонте, а Лукреция не возвращалась. Что могла она делать в Солэе? Сильное беспокойство овладело Машфером и его товарищами, и они строили тысячу предположений об этом продолжительном отсутствии, когда вдруг заметили человека, бегущего к мельнице с ружьем в руках и перепачканным сажей лицом. Мельник взял незнакомца на мушку. Новоприбывший смочил руки в воде и умылся.

— Мишлен! — ахнул мельник.

— Он самый! Принес вам приятное известие.

— Что такое? — спросил подошедший Машфер.

— Заяц с нами.

— Я это знаю.

— И Брюле тоже.

— Брюле, поджигатель?

— Он, конечно, каналья, — сказал Мишлен, — но он хочет нам помочь…

— Я доверяю ему ровно на столько же, как и Зайцу.

— Но они предоставили нам задаток своей верности.

— Какой такой задаток? — удивился Машфер.

— Вы знаете гражданина Курция?

— Человека, преданного Солеролю?

— Именно.

— Ну?

— Заяц и я с помощью Брюле сыграли с ним штуку.

— Что ты хочешь сказать?

— Посмотрите-ка там… На рубеже леса…

Машфер поднял голову и приметил человека, который вел лошадь за узду, на лошади поперек седла было что-то, походившее на мешок.

— Это гражданин Курций, — сказал Мишлен, улыбаясь, — его везет Заяц, он наш пленник. Это и есть задаток.

LI

Дурные дни наступали для гражданина Курция; по крайней мере таково было его мнение, когда он почувствовал себя привязанным к лошади. Последующие события не заставили его переменить это мнение. Два человека с черными лицами проложили себе дорогу в самой дикой чащи леса. Целый час Курций, крепко привязанный, но имевший возможность поворачивать голову, мог видеть густой папоротник, дикие скалы, а иногда и пропасть, по краю которой лошадь шла твердой поступью. Иногда мороз продирал его по коже.

— Вот мы и возле Волчьего прыжка, — сказал один из незнакомцев.

Курций вздрогнул.

— Не толкнуть ли нам туда человека с лошадью? — продолжал тот, кто был ниже ростом.

— Славная была бы штука! — отвечал другой.

Курций завертелся на седле и начал стонать. Низкорослый продолжал:

— Нет, его надо сохранить для наших главарей.

— Ты думаешь?

— Они сделают с ним, что захотят.

— Я так думаю, что его разрежут на куски.

Волосы Курция стали дыбом.

— Уж и заслужил же он это! — продолжал один.

— Говорят, он порядком посылал на гильотину.

— Сотнями…

— А умереть один раз за все преступления — право, этого недовольно!

Курций слушал, едва переводя дух, и чувствовал, как на лбу его выступал пот, а на маленьких круглых глазах слезы отчаяния. Вдруг тот, кто был пониже, закричал:

— Стой!

Тот, который держал лошадь за узду, остановился. Курций возымел безумную надежду: он подумал, что случай привел к нему освободителей и что его похитители готовятся к какой-нибудь таинственной битве, но ничуть не бывало, и надежда его тотчас исчезла. Тот, который был пониже, говорил:

— Он не должен знать, куда его везут.

— Ты прав, — отвечал другой.

— Мы завяжем ему глаза.

— Только бы он не пробовал приподнять повязку.

— Если он попробует, я суну ему в ухо дуло моего ружья.

Курций прошептал плачущим голосом:

— Делайте со мной, что хотите, я сопротивляться не стану.

Тогда Заяц — это он играл смелую комедию и давал задаток своей верности партии, купившей его, — Заяц выудил из кармана у Курция носовой платок, сложив его вчетверо, и крепко завязал ему глаза; потом опять отправились в путь. Курций спрашивал себя, что с ним будет через несколько часов; он был убежден, что его казнят.

Когда пленник и оба его сторожа приблизились к рубежу леса, Заяц шепнул Мишлену: