Бал жертв

Быстрее молнии Брюле бросился на ружье, направленное ему в грудь. Сцевола выстрелил, но Брюле наклонил голову и пуля вонзилась в стену. Сцевола не успел выстрелить во второй раз, потому что фермер бросился на него и сграбастал за талию. Сцевола бросил ружье, сделавшееся бесполезным, но схватил нож, лежавший на столе. Тогда между этими людьми началась ожесточенная, свирепая борьба. Брюле уцепился железными руками за шею Сцеволы; тот, задыхаясь, поражал Брюле ножом; кровь, вытекавшая из десятка ран, только усилила свирепость Брюле; он наконец сбил Сцеволу с ног, стал коленом на его грудь, вырвал у него нож и тоже пырнул Сцеволу в бок. Эта борьба продолжалась несколько секунд, и Солероль оставался спокойным зрителем. Однако, когда он увидел, что Сцевола побежден, когда услышал страшный крик, доказывавший, что нож глубоко вонзился, бригадный начальник решился вмешаться. Хотя он после своей раны с трудом мог ходить, а особенно наклоняться, он поднял ружье, которое было заряжено, и прицелился в Брюле. Прогремел выстрел, фермер произнес страшное ругательство, но снова поднял руку, и на этот раз Сцевола уже не пошевелился — весь нож исчез в его горле. В то же время Брюле приподнялся, весь окровавленный, и бросился на Солероля. Выстрел попал Брюле в плечо. Рана была опасна, и фермер терял кровь из нескольких ран, однако у него достало сил вступить в рукопашную с бригадным начальником.

— Убийца! — говорил Солероль. — Ты ел мой хлеб!

— Негодяй! — ревел Брюле. — Ты хотел обольстить мою жену!

— Ты это знаешь?

— И мою дочь…

Солероль расхохотался.

— Ты отец Лукреции? — сказал он. — Красивая девушка.

— Разбойник! — ревел Брюле. — Ты умрешь только от моей руки!

Эти два человека, крепко схватившись, стараясь задавить друг друга, повалились на пол, кусаясь, как хищные звери. Но силы Брюле истощались и если бы Солероль не был пьян и покалечен, он успел бы удавить его.

Но к борьбе присоединилось новое лицо, выстрелы всполошили весь замок. Полдюжины слуг прибежали к двери столовой, но там и остановились, не смея войти. Между ними был Публикола. Солероль ревел:

— Ко мне! Ко мне!

Публикола выбил дверь и вошел. Он увидел своего господина и фермера, которые сцепились и валялись в крови.

— Ко мне! — повторил Солероль.

Публикола бросился на Брюле и освободил своего господина. Брюле старался еще бороться, но силы его истощались, и Публикола снова бросил его на пол. В свою очередь он стал ему коленом на грудь.

— Подожди! Подожди! Дай мне его убить! — говорил Солероль, схватив нож.

Он воротился к Брюле, наклонился к нему и отыскивал глазами место, куда вонзить острое лезвие по самую рукоятку. Брюле увидел, как сверкнул нож, и закрыл глаза. «О, — подумал он, — я умру, не отомстив!» Но поднятая рука Солероля не опустилась. Блеснула молния, свистнула пуля. Солероль вскрикнул и упал ничком. Женщина, Лукреция, показалась на пороге, прицелилась в Солероля и выстрелила. Испуганный Публикола поспешно встал. Брюле, весь окровавленный, собрался с силами и поднялся в свою очередь. Сцевола умер. Солероль извивался на полу, захлебываясь от боли и ругательств. Пуля Лукреции вонзилась ему в лодыжку, как и пуля госпожи Солероль месяц тому назад.

— А! Ты должен умереть на этот раз! — закричал Брюле.

Он схватил нож, который все трое оспаривали попеременно, но Лукреция остановила его руку.

— Нет! — сказала она. — Не надо лишать эшафот добычи!

LIV

Что же сделалось с Курцием? Он остался в погребе на мельнице. Прошел час; в этот час несчастный перешел через все степени отчаяния, через весь ужас неизвестности. Что хотели с ним сделать? Ему обещали жизнь, чтобы заставить его написать письмо, которое должно было заманить Солероля в засаду. А потом? Потом, вероятно, с ним поступят без всякого милосердия, так как он был немилосерден к роялистам. Потом его казнят каким-нибудь страшным и таинственным образом, а если и оставят жизнь, то, наверно, страшно изуродуют. Как этот человек, который сам был безжалостен, мог верить милосердию? Притом Курций, по зрелым размышлениям, понял, что, написав свое письмо без точек и запятых, он сам подписал свой смертный приговор. Предупрежденный Солероль поспешит ли к нему на помощь? А когда он подоспеет, не будет ли слишком поздно?

Курций начал ходить по своей темной тюрьме, как хищный зверь беспрестанно вертится в клетке, все надеясь найти выход. Время текло медленно. Курций вспомнил, что у него есть часы, бывшие тогда в моде и называвшиеся часами с репетицией. Он привел в движение пружину, и часы пробили восемь. Тогда Курций сказал себе:

— Люди, во власти которых я нахожусь, верно, ждут Солероля по дороге из Солэя в Оксерр. Если бы я мог выйти отсюда!

С этой минуты мысль, овладевающая всеми пленниками и передающаяся словом побег, овладела умом Курция.

В виду неизбежной смерти Курций был слаб, он упрашивал, умолял, плакал, дрожал. Когда он начал думать о том, как бы возвратить свободу, к нему почти возвратилось мужество. Выйти из погреба, увидеть звезды, подышать воздухом сделалось преобладающею мыслью Курция.