Бал жертв

Это происшествие заставило подозревать патриотизм Жана Бернена, но после того он прослыл в Шатель-Сансуаре за пылкого патриота.

Теперь последуем за ним, когда он идет отворить свою дверь жандармскому бригадиру и Курцию. Пистолеты служили хорошей предосторожностью, по крайней мере так думал Жан Бернен. Он не знал этого комиссара, но знал по опыту, что из Парижа присылались не раз пылкие сумасброды, которые при малейшем слове хватались за пистолет и за кинжал. На Жане Бернене были сабо и белый ночной колпак; в руке он держал фонарь. Как только он отворил дверь, Курций проскользнул в коридор, говоря:

— Брр! Холодно!

— Так себе, — спокойно отвечал Жан Бернен.

— Это оттого, что вы только что встали с постели.

— А вы откуда? — спросил бывший егерь, который, окинув новоприбывшего с ног до головы, хотел показать, что он стоит с ним наравне.

— Я только что из воды.

— Ба!

— Это правда!

— Однако вы не похожи на рыбу, — с насмешкой сказал лукавый крестьянин.

Но Курций принял величественный вид.

— Берегитесь, гражданин мэр, — сказал он.

— Чего? — спросил Бернен.

— Вы нарушаете ко мне уважение.

— Может статься, но я в этом не виноват!

— Как это?

— У нас уж такая привычка, гражданин комиссар. Шатель-сансуарские жители не такие тонкие, как парижские или оксеррские.

— Принимаю ваши извинения, — отвечал Курций с величественным видом.

— Вы очень добры.

— Вы должны мне повиноваться.

— Что?

— Я этого требую именем закона.

— Чтобы написать протокол?

— Нет, арестовать шесть человек!

— Скажите, пожалуйста, — сказал Бернен, притворившийся удивленным, — я думал, что страна очень спокойна теперь!

— Как! — воскликнул Курций. — Вы не знаете, что происходит?

— Извините, — отвечал егерь, — все спокойно, когда проснешься от первого сна.

Курций, говоря таким образом, вошел на кухню за бригадиром, который развел в очаге огонь, подбросил виноградных лоз. Курций подошел к огню и стал греться с наслаждением. Жан Бернен поставил фонарь на стол и сел верхом на стул.

— Гражданин мэр, — продолжал Курций, — отечество в опасности. Роялисты поднимают голову.

— Мне об этом говорили, — отвечал Жан Бернен.

— Эти разбойники нынешнюю ночь решились на смелый поступок.

— Они бросили вас в воду?

— Нет, но…

— Они, может быть, были причиною, что вы приняли ванну?

Жан Бернен выражался лукаво и насмешливо. Курций пришел в негодование.

— Гражданин мэр, — сказал он, — я вам уже говорил, что я чрезвычайный комиссар.

— В Шатель-Сансуаре?

— Нет, у бригадного начальника Солероля.

— Солэйского владельца?

— Да.

— Не знаю! — холодно отвечал мэр.

— Берегитесь! Вы не признаете установленных властей.

— Это каким образом?

— Гражданин Солероль облечен военным начальством над Ионнским департаментом.

— Военным?

— Да.

— Но я не военный, я представляю гражданскую власть.

— Это все равно. Вы должны повиноваться, и я приказываю вам следовать за мной.

— Куда это?

— В Солэй.

— К Солеролю?

— Да.

— Для чего?

— Для того, чтобы освободить его, потому что он в опасности… Роялисты должны атаковать замок.

— Когда?

— Нынешней ночью.

— Все это немножко темно, — обратился Жан Бернен к бригадиру, — гражданин комиссар должен объясниться… Он озяб, и у него путается язык… Я схожу за вином.

С этими словами насмешливый бургундец приподнял дверь погреба и спустился туда с фонарем, оставив Курция и бригадира, освещенных огнем очага. Но, как и все бургундские погреба, погреб Бернена имел другой выход, из которого он вышел, оставив фонарь на бочке, и постучался в дверь соседнего дома.

— Эй, Нику! — сказал он тихо. — Вставай скорее, время не терпит.

LVI

По зову Жана Бернена над дверью дома, соседнего с его домом, отворилось окно, в котором показалась странная голова, заслуживающая очерка. Пусть представят себе красноватое лицо с приплюснутым носом над тонкими губами, маленькие круглые глазки, желтые волосы, перепутанные больше, чем моток шелка, и странную, почти неопределенную улыбку — и глупую и хитрую.

— Поди сюда! — сказал Жан Бернен.

Окно закрылось, потом отворилась дверь и вышел человек с желтыми волосами. Это был колосс, нечто вроде гиганта, с квадратными плечами и с огромными руками и ногами.

— Чего ты хочешь? — спросил он с глупой улыбкой.

— Я тебя пошлю.

— Куда?

— Ты сам знаешь…

— Ах, да!

Жан Бернен наклонился к уху Нику и прошептал несколько слов. Нику слушал с серьезным видом, потом прибавил:

— Кого ты возьмешь?

— Всех патриотов.

— Настоящих?

— Да, тех, которые делают, что я хочу.

Нику громко засмеялся.

— Я схожу за сумой и за палкой, — сказал он.

— Ты понял?

— Все.

— Ступай же скорее, время не терпит.

Жан Бернен воротился в погреб и взял корзину с вином.

— Вот, — сказал он себе, — это заставит их вооружиться терпением.

Он поднялся наверх. Курций разделся, чтобы высушить свою одежду, и сам вертелся перед огнем, как охотничья собака.

— Вот выпейте-ка, — сказал Жан Бернен, ставя корзину на стол.

— Эй, бригадир! Выполоскайте стакан и налейте нам вина.

Бригадир был добрый малый, особенно когда дело шло о вине, он засучил рукава и выполоскал оловянные стаканы, которые стояли на подносе. В это время Жан Бернен говорил Курцию: