Бал жертв

— Самые серьезные силы, которыми мы располагаем в Шатель-Сансуаре, это жандармская бригада.

— Но у вас есть национальная милиция.

— Есть.

— Надо собрать ее.

— Я велю бить в барабан на рассвете.

— Нет, не завтра, а сейчас.

— Это невозможно!

— Однако это необходимо, — строго продолжал Курций, — и если вы так мало преданны отечеству, я буду принужден отстранить вас от должности.

— Что вы сказали?

— Отстранить вас.

— Вот это доставило бы мне большое удовольствие! Быть мэром очень неприятно… Особенно нынешнюю ночь… Мне хочется спать… Если вы так думаете… Не стесняйтесь, отстраняйте меня.

Курций побагровел от гнева.

— Дерзкий! — прошептал он сквозь зубы.

Но Жан Бернен откупорил бутылку.

— Но это не помешает вам выпить стаканчик, — сказал он, — вы голодны?

Этот вопрос выдал Курция, связанного по рукам и ногам, Жанну Бернену. Курций был голоден, Курций не ел с утра после отъезда из Солэя, то есть шестнадцать часов. Он отвечал значительным ворчанием. Тогда Жан Бернен открыл шкаф и поставил на стол часть зайца и кусок сыра.

— Вот! — сказал он.

Курций надел рубашку, которая высохла, и сел за стол.

— И ты также должен быть голоден, — сказал Жан Бернен бригадиру.

— Как же, — отвечал бригадир.

И он сел за стол.

Жан Бернен принес самого крепкого вина. Он налил два полных стакана, один за другим, Курцию, который ел с адским аппетитом.

— Любезный комиссар, — сказал Жан Бернен, — теперь, когда мы стали добрыми друзьями, поговорим.

— Поговорим, — повторил Курций.

Жан Бернен подмигнул.

— Так в чем же дело?

— Повиноваться мне, — сказал Курций, которому вино возвратило его обыкновенное величие.

— Понимаю. Но как же вам повиноваться?

— Надо поставить на ноги национальную милицию.

— Хорошо!

— И жандармов.

— Это не мое дело, а бригадира.

— Когда так, приказываю вам, бригадир, нужно посадить ваших людей верхом.

— Сейчас? — спросил бригадир.

— Через час.

Бригадир почесал за ухом.

— Черт побери! — сказал он.

— Это необходимо, — повторил Курций.

— Гм! Оттого, что…

— Кончайте, и посмотрим, какую причину найдете вы, чтобы не повиноваться.

— Очень простую.

— Посмотрим.

— Наши солдаты сегодня ездили в объезд.

— Что же за беда?

— Они устали.

— Никогда не должен уставать, когда служишь отечеству.

— Слова-то хорошие, — сказал бригадир, — но наши лошади измучились.

— Ступайте пешком.

Бригадир налил себе последний стакан вина и встал, вздыхая.

— Иду в жандармские казармы, — сказал он.

— И чтобы через час мы были в дороге, — повторил Курций.

— Будем, — отвечал бригадир.

Он направился к двери, Жан Бернен отворил ему и шепнул:

— Не торопись, этот человек сбивает нас с толку.

— Постарайся напоить его, — подсказал жандарм.

— Я постараюсь отправить его под стол, — пробормотал Жан Бернен.

Жан Бернен воротился к Курцию, который все ел.

— Итак, мы едем в Солэй? — спросил он.

— Да.

— Нынешней ночью?

— Да.

— Как это смешно!

— Что!

— Может быть, я не так расслыхал, что вы говорили.

— Я говорил, что мы едем в Солэй.

— Слышу, но зачем?

— Помочь генералу Солеролю.

— Против кого?

— Против роялистов.

— Вот этого-то я и не понимаю, — возразил Жан Бернен с флегмой, раздражившей Курция.

— Как это?

— Ведь вы мне сказали, что гражданин, бригадный начальник Солероль командует военными силами Ионнского департамента.

— Да.

— И ему понадобилась шатель-сансуарская милиция?

— Она понадобилась мне.

— Но для чего?

— Чтобы освободить генерала Солероля.

— Кого? Генерала Солероля?

— Да.

— Вы видите, что все неясно.

Курций ударил кулаком по столу, отвечая:

— Я не обязан давать вам объяснения. Повинуйтесь!

— Вы непременно этого хотите?

— Да.

— Ну, мы будем вам повиноваться, гражданин комиссар.

Он снял барабан, висевший на стене.

— Что вы делаете?

— Вы видите — хочу бить сбор.

— Вы сами?

— Сам, у меня нет слуги.

Жан Бернен вышел на улицу и начал бить в барабан так громко, что через десять минут весь Шатель-Сансуар был на ногах. Курций продолжал пить и не подозревал вероломства ионнского вина.

LVII

Жан Бернен бил в барабан добросовестно. Весь Шатель-Сансуар бросился к окнам. Женщины выбежали на улицу и кричали: пожар! Дети начали плакать. Мужчины выбежали на площадь перед фонтаном; Жан Бернен стал посреди них и продолжал бить в барабан.

— Что это такое? Что случилось? — спрашивали со всех сторон.

Жан Бернен отвечал только барабанным боем. Это продолжалось четверть часа. Курций, отяжелевший после вина, дотащился до порога двери и смотрел на улицу.

— Вот это хорошо! — говорил он. — У меня будет настоящая армия.

При виде этой толпы, собравшейся при лунном сиянии, у Курция, который был оратор, чесался язык.

— Какой прекрасный случай для меня сказать речь? — проговорил он.

Он опорожнил последний стакан вина и вышел из дома.

— Это вино, — говорил он, пошатываясь, — бросается в голову. Я обнаружу удивительное красноречие… Но это вино бросается также и в ноги.

В самом деле, он описал несколько причудливых арабесков, выходя из дома мэра на площадь. Увидев его, Жан Бернен забил в барабан еще сильнее в честь его.

— Молчать! — закричал Курций.

Мэр отвечал барабанным боем.

— Молчать! — повторил Курций.

Жан Бернен сделал ему знак встать возле него, потом, не прерывая барабанного боя, сказал: