Балаустион

— Хм, имея ручного царя и половину отряда Трехсот, мы сможем осадить щенков Агида. В конце концов, они всего лишь зеленые сопляки, не нюхавшие жизни, и не им бороться с такими матерыми зубрами, как я и ты, дружище Архелай. Мы совершим великое дело — поднимем эфориат на прежнюю недосягаемую высоту. Цари обязаны знать свое место. Они — дорийские военные вожди, и не более того, а вся гражданская власть должна принадлежать эфорам!

— Согласен, — улыбнулся Архелай. — Но не всем эфорам.

— Только двоим, — хрипло, словно ворон, расхохотался Гиперид. — Нам.

3

(21 декабря 697 г)

День выдался по-настоящему зимним: пасмурным и холодным. Сырой промозглый ветер, норовя добраться до тела, распахивал полы военных плащей-трибонов, в которые были одеты мужчины, и шерстяных пеплосов, одеяния женщин. Не менее четверти свободного населения Спарты, около пятнадцати тысяч человек, собрались в этот день, двадцатого декабря года 697 римской эры, у моста через Тиасу, встречая делегацию Ахейского союза, а также прибывающих с ней представителей великих государств: Македонии и Римской Республики. У самого моста, на священной границе города, стоял царь Агесилай в парадных стальных с черным травлением доспехах, надетых на белоснежный, с синими полосами по подолу, шерстяной хитон. Голову спартанского царя венчала диадема, плечи покрывал пурпурный плащ главнокомандующего-паномарха, застегнутый на плече массивной золотой фибулой.

По правую руку от царя стояли эфоры, также одетые в парадные одежды, с венками на головах. Среди них, как чайка посреди вороньей стаи, выделялся пухлый Анталкид, совершенно непохожий на спартанца; он нацепил пеструю, македонского образца, хламиду, не побоявшись нарушить традицию, предписывавшую должностным лицам Спарты одеваться в белое.

Чуть поодаль от эфоров красовался в сине-белом плаще, отличительном знаке его должности, наварх Калликратид, крепкий муж лет пятидесяти с решительным костистым лицом. Бок о бок с навархом стояли Демонакт, Маханид и Брасид, предводители-полемархи трех отрядов Спарты. Их окружали стратеги рангом пониже, и среди них такие величины, как Поликрит, храбрый предводитель наемников, Аристоной, единственный из живущих, кто пять раз был победителем Олимпийских игр, Лахет, герой критского похода Агида, Никомах и Андроклид, славные полководцы Павсания, Деркеллид, предводитель Священной Моры, Дорилай, начальник городской стражи и другие достойнейшие мужи Лакедемона.

За спиной Агесилая стояли лохаги Трехсот, самые могучие и умелые воины Спарты, и, как полагали многие, мира. На голову выше всех остальных, с обнаженными руками, перевитыми жгутами чудовищных мускулов, они глядели на мир стальными глазами, не знавшими ни жалости, ни страха.

Слева от венценосного брата занял место стратег-элименарх Спарты Леотихид. Он был облачен в свой знаменитый панцирь из начищенных до зеркального блеска стальных пластин, с золотым изображением головы льва на груди. Золотом же были отделаны прикрывавшие ноги царского брата поножи и парадный шлем, который он удерживал в руке. Длинные огненные волосы Леотихида волной ниспадали на белоснежную шерсть короткого военного плаща.

За спиной Рыжего стояли члены герусии, все двадцать восемь человек, каждый со своей охраной и приближенными. На противоположной стороне дороги разместилась аристократия, замечательное и почти полное собрание средних государственных и армейских чинов. Самым заметным из них был просто одетый Леонид Эврипонтид, недавно назначенный царем на должность заместителя таксиарха Мезойского отряда, должность, чрезвычайно почетную для двадцатидвухлетнего молодого человека. Сзади и справа от них толпились простые граждане и перийоки, как мужчины, так и женщины, в праздничных одеждах, с масличными ветвями в руках. В воздухе висел гомон тысяч голосов и какофония музыкальных звуков, извлекаемых из десятков кифар, тамбуринов и гобоев.

Царевич Пирр и его свита стояли среди простого народа, ожидая, как и все, торжественного въезда гостей.

— Тьфу, аж противно, — кривя губы, бросил Пирр стоящему рядом Лиху. — Такое впечатление, как будто мы встречаем посланцев богов, а не извечных врагов-ахейцев. Зря я поддался на ваши уговоры. Мне лучше было остаться дома, чем участвовать в этом фарсе.

— Я полностью согласен с тобой, командир, — кивнул крючковатым носом Коршун. — Кто бы мог подумать, что наши высшие чины опустятся до такой угодливости!

— Но, раз уж мы здесь, давайте взглянем врагам в лицо, — поспешил сказать стоящий с другой стороны от Пирра Леонтиск. Ему не хотелось пропустить любопытного зрелища. — Кто знает, а вдруг убийца Горгил чем-то выдаст себя — жестом, взглядом…

— Ага, или ветры пустит погромче, чтобы выделиться из толпы, — хохотнул Феникс.

— Хей, а вот и они, — Лих, с высоты своего роста, устремил взгляд над головами. — Явились, не припозднились…