Балаустион

— Вина господину эфору, — проговорил Фульвий Нобилиор. Девушка с кувшином, гибко перегнувшись через стол, ловко наполнила кубок. При наклоне горловой вырез ее хитона существенно провис, позволив липкому взгляду эфора оценить форму небольших крепких грудей с торчащими розовыми сосками, не имевшими ничего общего с мягкими морщинистыми полушариями его супруги. Эфор почувствовал спазм тоски — вот уже несколько лет он мог наслаждаться женскими прелестями только визуально. Девица выпрямилась, заметила взгляд Анталкида, порозовела щечками, в притворной скромности потупила глазки. Возможно, такая девица и могла бы пробудить его мужское естество, подумал эфор, если б только хорошо постаралась.

— Предлагаю выпить за дружбу, — медленно произнес консуляр, веско роняя в воздух каждое слово. — Я имею в виду как нас, находящихся за этим столом, так и наши государства. Пусть эта дружба крепнет и приносит нам всем удовольствие и пользу.

— Так и будет, — с воодушевлением подхватил Анталкид, — ведь она освящена счастливым гением римского народа!

Вино оказалось италийским, многолетним фалернским, любимым напитком эфора. Вкуснее него мог быть только нектар, вкушаемый бессмертными.

— Божественно! — не смог скрыть своих чувств спартанец, когда последние капли искристого напитка растаяли у него на языке.

Концы массивных губ Фульвия тронула довольная улыбка.

— Урожай года консулов Агенобарба и Лонгина.

— Шестьсот пятьдесят восьмой от основания Рима! — воскликнул пораженный Анталкид. — Сорокалетняя выдержка!

— Я вспомнил, как тебе понравилось это вино в нашу прошлую встречу, уважаемый эфор, и захватил пару больших квадранталовых амфор в подарок. Рабы доставят их в твой дом уже этой ночью. В качестве скромной praemia virtutis[1], — римлянин сделал неопределенный жест рукой.

— О, великие боги! — восторг эфора был истинным. — Как мне тебя благодарить, дорогой Марк Фульвий?

— Пустое, — римлянин покачал головой. — Мне доставит удовольствие, если ты, однажды вечером наливая это вино в кубок, помянешь добрым словом Рим и твоего друга сенатора Фульвия Нобилиора.

— Непременно, непременно, господин консул! Хотя, видят боги, я с большим удовольствием вообще не расставался бы с тобой…

— Это в твоих силах, — изменившийся тон консуляра означал, что начинается деловой разговор. — Сенат готов назначить меня постоянным представителем Республики при Ахейском союзе, и в этом случае мы с тобой, любезный эфор, будем встречаться… достаточно регулярно. Если, конечно, нам удастся уговорить Спарту стать членом союза. А я думаю, нам это удастся…

— Я хотел бы разделить твою уверенность, милый господин Фульвий, — осторожно произнес Анталкид. В животе у него забурчало, видимо, фалернское вступило во взаимодействие с выпитым ранее хиосским.

— Еще вина, — приказал консул рабыне. На этот раз Анталкид не стал отвлекаться на созерцание ее прелестей — так важна была поднятая тема. — Ты провел работу, о которой мы договаривались?

— Конечно. Я подготовил законопроект, который внесу сразу после того, как ты, господин консул, в твоем выступлении перед переговорщиками предложишь Спарте вступить в Ахейский союз. В этой части нет никаких изменений?

— Все остается по-прежнему, — римлянин прожевал закинутую в рот щепоть сложного салата. — Думаю, для этой идеи будет полезно, если ее озвучу именно я, представитель незаинтересованной стороны.

«Ох уж это милое лукавство! Это Рим-то незаинтересованная сторона? Та-та-та…», — усмехнулся про себя Анталкид.

— Бесспорно, — мотнул стриженой головой македонянин. — Придумано блестяще. Если предложение будет исходить из твоих уст, господин сенатор, спартанцы, какими бы твердолобыми они ни были, не посмеют от него просто так отмахнуться. Ах, прошу прощения, господин эфор.

— Ничего, — Анталкид смотрел только на римлянина. — Как мы и договаривались, я переговорил со всеми двадцатью восьмью геронтами, от решения которых будет зависеть решение этого вопроса. Разумеется, данная тема затрагивалась деликатно, как бы вскользь — я помню, что твое предложение должно стать неожиданностью, чтобы недоброжелатели не могли приготовить оборону. К сожалению, результаты не очень утешительные…

— Вот как? — лицо римлянина ожесточилось. — Продолжай.

— Из двадцати восьми человек только десять готовы явно поддержать подобное предложение, и примерно столько же настроены негативно. Остальные не готовы дать определенного ответа или колеблются. Думаю, их решение будет продиктовано условиями момента.

Анталкид хотел было добавить шутку о козах, бегущих за вожаком, но передумал, поглядев на серьезное лицо сенатора. Тот заговорил не сразу, и сказанное эфору очень не понравилось.

— Господин Анталкид, я бы хотел, чтобы ты мне составил список этих нелояльных нам геронтов, — медленно проговорил Фульвий. — И, отдельно, ad hoc[2], тех, кто колеблется. Ты меня слышишь? Слишком много поставлено на карту, клянусь Марсом, чтобы мы позволили им роскошь колебаться.

— Понятно, господин сенатор. Я предоставлю тебе эти сведения в ближайшие дни.