Балаустион

— Наши приплыли? — хмуро поинтересовался Леонтиск. Он боялся спросить — все ли в порядке с царевичем Пирром.

— Никого не видел, — покачал головой Энет. — Жди, все скоро узнаем. И не высовывайся — все еще ищут тебя агиадовские.

Весть о смерти царя разлетелась по всему порту. За каких-то полчаса толпа у причала увеличилась в десятки раз. Люди взволнованно переговаривались и следили за всеми, кто сходил и заходил по сходням. Кто-то из военных послал солдат, и они растолкали народ в две стороны, освободив широкий проход. Появились десятка полтора пожилых женщин в темных одеяниях. Встав по обе стороны прохода, они принялись громко причитать и с рыданиями царапать себе лица. Зрелище было предельно зловещее и отталкивающее. Леонтиск передернул плечами. Чтоб их демоны пожрали, эти архаичные дорийские традиции!

Наконец со стороны города появилась укрытая темной тканью повозка, запряженная парой таких же черных коней. Сзади шли музыканты с флейтами и кларнетами, всего четыре человека — видимо, больше на скорую руку найти не удалось. Музыканты извлекали из своих инструментов душераздирающие звуки погребальной трены. С «Навсикаи» им отвечал корабельный кларнет. Тут же, по знаку одного из офицеров, рослые мужи в темных хитонах подняли с палубы триеры носилки с телом царя и начали спускать их по сходням. Даже без шлемов и доспехов в этих молодцах без труда можно было узнать царских телохранителей из отряда Трехсот. Среди прочих людей, двинувшихся с корабля вслед за номаргами, Леонтиск, как ни всматривался, не смог высмотреть никого знакомого. Это могло означать только одно — ни Пирр, ни его товарищи на корабле не вернулись. Теперь афинянин по-настоящему испугался — неужели с его друзьями что-то случилось? Быть может, они погибли вместе с царем? Боги, хоть бы кто-то сообщил, что произошло!

— Эпименид, — негромко произнес Энет.

Леонтиск тоже заметил идущего за носилками советника Эврипонтидов. Вот кто сможет рассказать, что случилось на этом проклятом острове.

Седой и внушительный геронт Мелампод, спустившийся с борта триеры, остановился, пожелав коротко обратиться к собравшимся. Музыканты утихли, закрыли рты плакальщицы, носилки с покойником заняли свое место на погребальной повозке.

— Великое горе, граждане Лакедемона! — надтреснутым голосом произнес геронт. Вид у него был мрачный и осунувшийся. — Я, Мелампод, сын Дихара, привез с мрачного Крита весть о гибели царя нашего Павсания и тело покойного государя. Всего несколько дней назад мы отбыли на остров, чтобы с почетом привезти царя в град наш, потому что напрасный приговор его был отменен справедливым судом. Однако недолго радовался государь Эврипонтид милости судьбы — видно, разгневало такое счастье кого-то из завистливых небожителей. Принял царь смерть кощунственную и страшную, свершилось преступление, ужаснее которого, граждане, не ведал я в своей жизни. Умер последний из истинных Гераклидов, доблестный, справедливый и бесстрашный. Рухнули упования на лучшую жизнь, погибли все чаяния, которые питали мы в связи с возвращением государя Павсания. Скорбите, лакедемоняне, спешите домой, одевайте траур. Проститься с Павсанием Эврипонтидом — и со своими надеждами — приходите в дом Ариты из рода Менетидов, что на улице Медников.

При этих словах геронта советник Эпименид, за которым наблюдал молодой афинянин, заплакал и, накрыв голову полой плаща, последовал за медленно двинувшимся возком. Справа от Эпименида шагал, низко опустив лицо, рослый гиппагрет номаргов. Геронт и его свита шествовали следом, за ними выстраивались великаны из Трехсот.

Плакальщицы снова завыли, но их заглушил крик толпы. Люди кричали от жалости, слали проклятия небесам и оплакивали царя. Стало очень шумно, но Леонтиск нисколько не сомневался, что это все ерунда по сравнению с тем, что будет твориться на похоронах. Афинянин поглядел на Энета, стоявшего со скорбным лицом.

— Идем за Эпименидом. Нужно выяснить у него, что с царевичем и остальными, почему они не прибыли вместе со всеми.

— Это странно.

— То-то и оно. Геронт ни словом не обмолвился о царевиче, и я чувствую, клянусь Меднодомной, что здесь что-то нечисто.

Молодые воины быстро, насколько позволяла рука Леонтиска, которую нужно было беречь от толкающихся со всех сторон людей, пошли вслед за Эпименидом. Держать его в поле видимости оказалось нетрудно, поскольку процессия с телом царя двигалась весьма медленно. Однако подобраться к лафирополу, который следовал за траурным возком, было немыслимо, и Леонтиск начал со страхом подумывать, не придется ли ему проделать весь путь до Спарты пешком. Полностью уберечь руку в такой давке не удалось, и после очередного толчка боль проснулась и начала простреливать в плечо при каждом шаге. Лоб афинянина, несмотря на прохладную погоду, покрылся обильным потом, зубы скрипели так, что отдавалось в ушах. Тем не менее сдаваться он не собирался.