Балаустион

— Но ведь это будет не трудно, сынок? — пристально глянула Тимоклея.

— Конечно, нет, матушка, — Леотихид поднялся на ноги. — Брат, я не могу усидеть на месте. Ты не будешь против, если я сам отправлюсь в Персику и прослежу, чтобы все прошло как надо?

— Не доверяешь Ясону? — усмехнулся Агесилай. — Он стоит троих таких, как ты.

— Не говори этого никому. Засмеют, — легко ответил Леотихид, удаляясь.

Тюрьма царского дворца Кидонии значительно отличалась от всех виденных Галиартом ранее темниц тем, что была, во-первых, сухой, а во-вторых, хорошо освещенной.

В двух шагах перед Галиартом маячила сутулая спина и седоватый, с намечающейся лысиной, затылок Павсаниева секретаря Гермогена. Он тяжело перенес факт смерти царя, постарев за одну ночь на десять лет. А глаза сурового советника, и без того неприветливые, навсегда превратились в черные, исполненные гнева озера.

Пожилой распорядитель царской тюрьмы согласился пропустить к заточенному в темницу царевичу только двоих человек, поэтому «спутникам» пришлось тянуть жребий, и повезло Галиарту. Вторым посетителем без всякого обсуждения стал секретарь Гермоген. Вел иноземцев упитанный десятник, каждый шаг которого сопровождался звоном внушительной связки висевших на поясе ключей. У обеих железных дверей, которые пришлось отпирать этими ключами, Галиарт насчитал в общей сложности семерых стражников, включая самого десятника. Впрочем, наблюдения эти были, увы, бесполезны, — идея о том, чтобы устроить Пирру побег, его соратниками даже не обсуждалась.

Наконец, лязгнула запором и заскрипела, поворачиваясь на петлях, дверь камеры и оба посетителя шагнули в серое помещение, в котором вот уже вторые сутки содержался Пирр Эврипонтид, наследник спартанского трона.

— Постучите, когда соберетесь выходить, — проговорил десятник, прежде чем с лязгом захлопнуть дверь темницы за их спинами. Задребезжал задвигаемый засов. Зазвучали, удаляясь, сопровождаемые звоном шаги.

— Приветствую тебя, командир, — неуверенно произнес Галиарт, пристально вглядываясь в неподвижно сидевшую на скамье фигуру с закрывавшими опущенное лицо черными волосами.

Царевич поднял голову. Его лицо было помятым, веки красными от бессонницы, а желтые волчьи глаза были наполнены таким лютым огнем, что у Галиарта на какое-то время отнялся язык. До конца своей жизни Пирр обладал этим даром — подобно Горгоне Медузе, обращать в камень тех, на кого упал его взгляд…

— Вы нашли убийцу? — слова сорвались с губ Эврипонтида с шипящим свистом.

Галиарт немедленно виновато потупился, а Гермоген медленно ответил:

— К сожалению, нет, наследник.

— Мы исследовали покои государя от пола до потолка — простучали все стены, исследовали каждую щель, и… ничего, — добавил сын наварха.

— А уборную?

— И уборную тоже. Если в опочивальне и есть потайная дверь, она очень массивная и наверняка запирается каким-то скрытым механизмом…

— То есть как это «если есть дверь»? — медленно роняя каждое слово, произнес Пирр. — Как-то ведь проник туда этот проклятый демон.

Его глаза, казалось, прожигали Галиарта насквозь.

— Да, разумеется, — поспешно закивал головой тот. — Само собой, никто из нас и мысли не допускал, что это ты, командир… гм… убил отца… государя… Но если б мы знали, что произошло, то, возможно, могли бы понять, что нужно искать. Вот мы и пришли…

Пирр встрепенулся.

— Нужно немедленно схватить докторишку, поганого эскулапа Эпименида. Это ведь он, подлый пес, все провернул. Я думаю, это сам Горгил или один из его подонков…

— Горгил? Доктор? — выпучил глаза сын наварха. — Но ведь он вышел из спальни… а потом, когда вернулся, то и обнаружил…

С каждым словом голос «спутника» звучал все тише.

— Эпименид знает, что вы пошли ко мне? — перебил Галиарта царевич. — Если так, вы умрете, как только выйдете отсюда. Он властен приказывать номаргам…

— Эпименид отплыл в тот же день, позавчера. Вместе с геронтом и остальными, — сухо обронил Гермоген.

— Проклятье, — Пирр осел обратно на скамью, на мгновенье закрыв лицо руками. — Да, следовало догадаться… все было продумано. Проклятый предатель!

— Быть может, наследник, ты расскажешь все, что тогда произошло? — советник решительно присел на каменную скамью рядом с царевичем. — Мы должны знать это, чтобы продумать стратегию защиты. И перед критскими судьями, и, что намного сложнее — перед лакедемонскими.

Пирр скрипнул зубами, но, быстро взяв себя в руки, заговорил. Его металлический голос был почти вовсе лишен человеческих эмоций — так болезненны были для царевича воспоминания о пережитом.

— Когда я зашел к отцу, лекарь как раз заканчивал поить его какой-то бурдой. Сказав, что скоро вернется — проклятый шутник! я ведь мог — если бы боги дали мне знак — заколоть его на месте, задушить, разорвать голыми руками, — он вышел вон. Мы говорили с отцом… решили, что я отправлюсь в Спарту вместе с геронтом и прослежу, чтобы Агиады в последний момент не подстроили какую-нибудь гадость…