Балаустион

Римлянин и македонец выразили удивление и заинтересованность. Анталкид не стал долго испытывать свою страсть к театральным эффектам на высоких друзьях.

— Мои люди сообщили, что сегодня двое спартанцев, приспешники Эврипонтидов, ходили к эфору Полемократу, верховному жрецу. Совершенно ясно, что они пытались заручиться его поддержкой.

— И получили ее? Твои люди не сообщили таких деталей? — с некоторой ехидцей спросил Лисистрат.

— Пока нет, — ответил Анталкид, покривив душой. На самом деле Мелеагр совершенно определенно доложил, что Скиф целиком и полностью перешел в стан Эврипонтидов. Однако Анталкид желал сначала разобраться в причинах, по которым истовый противник Павсания вдруг кардинально пересмотрел взгяды на жизнь.

— В таком случае оставим это, — тряхнул щеками римлянин. — Ваши Эврипонтиды сегодня переполнили чашу моего терпения. Они напали на моих людей и ранили начальника охраны, центуриона Валерия.

— Боги, какой ужас! — Лисистрат, похоже, все новости узнавал последним. — Эти Эврипонтиды — просто распоясавшаяся шайка вооруженных негодяев. Каждый день они устраивают побоища, а власти города ничего не предпринимают, отделываясь какими-то смехотворными полумерами.

— Не забывай, дорогой Лисистрат, — мы ждем, что Пирра вот-вот прикончат, — вежливо напомнил Анталкид.

— Ха, он тоже об этом знает, и, видимо, решил напоследок хорошенько развлечься.

— Мы с вами, господа, уже пришли к мнению, что не следует особенно рассчитывать на этого хваленого убийцу. Я не вижу никаких результатов его деятельности, и будут ли они? Как бы то ни было, я требую, чтобы виновных наказали, — голос римлянина утратил прежнюю невозмутимость, наполнившись гневом. — Бедный Валерий! Он — сын моей двоюродной сестры, и к тому же такой бравый воин, а теперь не исключено, что ему придется оставить военную службу из-за перелома сустава.

— Я распоряжусь, чтобы Эврипонтиды выдали зачинщиков драки, — кивнул Анталкид.

— Justitia fundamentum regnorum,[10] — провозгласил Фульвий. — Настаиваю, чтобы их выдали нам, как положено по общепринятым законам о чужеземцах.

— Не думаю, что с этим будут проблемы, — улыбнулся Анталкид. «Еще как будут, — подумал он про себя. — Молодой Эврипонтид не отдаст никого из своих людей римлянам. Придется вызвать стражу, произойдет свалка, которая надолго отучит эту партию молодых мерзавцев рассчитывать на грубую силу».

— Был бы очень признателен, если бы ты устроил этот вопрос, любезный эфор Анталкид, — проговорил консул.

— Буду рад оказать тебе эту услугу, уважаемый Фульвий.

Государственные мужи еще с минуту говорили друг другу комплименты, затем, когда эта приятная процедура себя исчерпала, македонянин Лисистрат провозгласил с тонкой улыбкой:

— Теперь, если другие темы обсуждены, я бы предложил заняться геронтами, которые еще не знают, как это хорошо — быть в хороших отношениях с великим Римом. Господин консул, изволь. Вот список, который нам любезно предоставил наш друг эфор Анталкид.

Македонянин победоносно протянул свиток папируса римлянину.

— Взгляни, прошу. Имея кое-какие соображения, я позволил себе сделать некоторые отметки.

Анталкид скрипнул зубами. Вот негодяй, проклятый тощий варвар! Украл такой козырь!

Спустя минуту три государственных мужа — римлянин, македонец и спартанец, — расстелив пресловутый список на столе, углубились в создание заговора, состоявшего из почти невинного комплекта приглашений.

К двум паукам присоединился третий — ядовитый.

Леонтиск, Аркесил и Эвполид как провинившиеся всю ночь провели на внешнем посту, под ветром и холодным дождем. Но и вернувшись под утро и улегшись в кровать, Леонтиск не смог расслабиться и заставить себя заснуть. Минуты каплями исчезали в колодце вечности. Странно, но афинянин совершенно не думал о произошедшей вчера потасовке и несомненной необходимости держать ответ перед пострадавшими римлянами. Мысли молодого воина метались от мучительной петли проклятого заговора к судьбе Эльпиники — как она там? помнит ли о нем? ждет ли? Быть может, уже пожалела о том, что поддалась минутной страсти, переступила через семью? И теперь, забыв о нем, проводит время с другими молодыми людьми… Эх, где твоя весточка, Терамен, ведь ты обещал, добрый друг и покровитель….

Рассвет серым вором медленно вполз в окна. Леонтиск вздохнул, повернулся на жестком, истинно спартанском ложе. Мягкие постели воинам-лакедемонянам были запрещены уставом. Сна не было ни в одном глазу. Беззвучно прошептав ругательство, Леонтиск сел, нащупал ногами сандалии, затем поднялся и привычным движением натянул на себя сыроватый хитон.

Выйдя во двор, к выложенному в виде чаши источнику, афинянин приветствовал ленивым взмахом руки Энета и Лиха, которым около полутора часов назад передал стражу.