Балерина

«Неужели это возможно? Не верю я им! — бурчал он себе под нос и подчеркивал красным фломастером поразившие его факты. — Андрей Сахаров вернулся в Москву из Горького и выбран народным депутатом в Дом Советов! Пропагандистская западня!»

Вот это да! Реабилитировали политзаключенных! Это уже не шутки! Может, правда там что-то изменилось?

Вот уже три года как к власти пришел Горбачев, и «перестройка» и «гласность» обрушились потоком «правды» и «свободы» на ничего не подозревающее о дальнейших изменениях в жизни население огромной страны. События, происходящие на его бывшей Родине, вызывали в нем противоречивые чувства.

Ой, не серьезно все это! Поговорят и успокоятся. Уже это проходили с Хрущевым… Тоже думали — «оттепель», а потом заморозили так, что до сих пор страна оттаять не может!

Он, до мозга костей бывший патриот и советский человек, по стечению неправдоподобных обстоятельств оказался по другую сторону идеологического барьера. Перешедший из разряда «слуг народа» во врага, теперь не знал, радоваться этим переменам или ожидать еще худшего для своего положения «предателя Родины». Хотя в душе он себя таковым не считал.

Десять лет назад по роковой ошибке, а не по своей воле и убеждению, он стал изменником. Так случилось. Его лучший агент из контрольной группы, которой он руководил, провалился и вывел французскую службу на Леонида. Москва от него сразу открестилась. Что было делать? Можно было, конечно, просидеть в тюрьме лет двадцать, как в небезызвестном фильме про шпионов «Мертвый сезон». Можно было не признаваться ни в чем. Но за ним никто не явился бы на черных лимузинах, это только в кино! Его собственная жизнь на этом бы и закончилась. Слишком уж он был молодым и умным, чтобы вот так, ни за что, умереть за партию. И слишком хорошо знал, что делают с «предателями» на его «любимой Родине». Поэтому он выбрал «прекрасную Францию». И вот уже десять лет верой и правдой служил своей второй Родине и чувствовал себя таким же французским патриотом, как некогда — советским.

Он стал незаменимым в отделе «Восточная Европа — СССР» и сделал неплохую карьеру за эти десять лет.

Его ценили и берегли. Даже назначили пластическую операцию, что являлось показателем признания его заслуг. На такие случаи в секретных структурах имелась своя хирургическая клиника, которая специализируется на «производстве» двойников и изменении внешности. Леонид своими глазами видел двойника Франсуа Миттерана. Ей-ей — не отличишь от оригинала!

Стараниями профессиональных косметических хирургов и визажистов из яркого полного брюнета с вьющимися волосами и крупным породистым носом он превратился в стройного (ох уж эти французские диеты и липосакция!) блондина с почти римским профилем. Даже мать родная, которой уже давно не было на этом свете, не узнала бы собственного сына, встреть она его на улице! Впрочем, внешность и имя реального человека, русского парижанина, погибшего в автокатастрофе, которые ему дали вместе с пакетом соответствующих документов — Георгия Кондакова (Жоржа), совсем ему не нравились. Он долго не мог привыкнуть к этому, как ему казалось, вычурному имени. «Кондаков — еще назвали бы — Дураков!» — посмеивался над собой Гуревский. Но по прошествии какого-то времени он абсолютно вжился в свой новый облик и привык к смешному имени, как будто и не было никогда на свете никакого Леонида Гуревского. Даже при воспоминании о своем детстве ему казалось, что его ласково называли Жоржиком, а не Ленечкой.

Жил Кондаков в большом доме, принадлежавшем Управлению, в котором находился кабинет-резиденция отдела № 7. Два раза в неделю приходила служащая убирать дом и готовить на несколько дней обеды. Его семья — жена и две дочери — осталась в Москве. Он до сих пор не знал, что им сказали после его перебежки, но был в курсе, что они живы-здоровы и проживают на той же квартире, которую Жорж, тогда еще Леонид Гуревский, получил незадолго до отправки в резидентуру Франции. Поначалу он безумно волновался за них и скучал, долго чувствовал себя виноватым: как они там выкручиваются с клеймом семьи предателя? Но потом смирился со своим подпольным положением. А что еще оставалось делать? И успокоился. Иногда ему даже казалось, что вся его жизнь в Советской России была призрачным сном, а не реальностью. Реалия была здесь, под Парижем, по имени — Жорж Кондаков.