Балерина

На Старый Новый год он выбрался в ресторан, чтобы посмотреть на людей, рекомендованных Алешей. Кондаков решил воспользоваться праздничной неразберихой всеобщего веселья, когда никому ни до кого нет дела. Пришел специально поздно, около полуночи, и понял, что правильно сделал: пьяная толпа лихо отплясывала «барыню» и никто не обратил на него внимания. Лариса Квин представила его друзьям как своего знакомого, заглянувшего на огонек. Все очень естественно получилось. Алла и вся компания за столом — молодая девушка (Вера Борткевич, запомнил Жорж тогда и сделал запрос о ней, на всякий случай) и ее ухажер-француз, по-моему, Антуан Мушан — ничего не заподозрили. Очень хорошо посидели.

Кондаков опять подумал о новой знакомой: интеллигентная, милая. Вот только почему она пришла на вечеринку одна, без мужа? Интересно!

Жорж был один уже много лет. Десять лет! Страшно подумать, как время летит! Он вспомнил свою жену и вздохнул: что с ней сейчас? Жорж, тогда — Леонид, женился по любви и был счастлив в браке, пока судьба не развела его с любимой женой и дочками.

«Хватит об этом!» — Кондаков уткнулся в газету, и гримаса пробежала по недовольному лицу: неужели Франсуа Миттеран болен раком? Значит, грядут большие перемены… Не любил Жорж перемены! Наелся он этих перемен за свою жизнь!.. Тьфу ты!

Мысли снова закрутились «о себе любимом». Дочки уже взрослые, внук, которого никогда не видел… Одиночество в чужой стране. Потом — Женя Щеглова! Нет, об этом слишком больно вспоминать. Как говорится, проехали. На скором поезде! С тех пор как он оказался в вынужденном подполье, Жорж даже и не пытался связать свою жизнь с какой-нибудь женщиной. Вернее, с какой-нибудь — не хотел, а вот чтобы зацепило за душу — не встретил. О теле он не думал. Тело — это инструмент, телом можно управлять, но не душой. И вот, пожалуйста, нежданно-негаданно, впервые за много лет, он увидел в глазах милой и красивой женщины искренность и внимание. Или так ему показалось? Что же, проверим первое впечатление.

Алла Дюшен назначила ему свидание в кафе на площади «Трокадеро».

Жорж улыбнулся: удивительно, он знал это кафе еще со времен Леонида Гуревского! Совпадение, конечно, но приятно, что ей нравятся места, которые он любил. «Ну, опять поехали! — прервал себя Кондаков — Хватит о прошлом!»

Недочитанная газета вернулась на прилавок. Мерси, читайте сами!

Он заплатил за кофе, окинул быстрым взглядом вокзал в целом и место своего маршрута в метро. Надел шляпу и очки. Пусть это кажется смешным и нелепым, без них он себя не представлял. Уже десять лет это было частью его облика. Казалось, ненужные детали, на самом деле они были частью хорошо отработанной конспирации: снял заметные аксессуары и уже другой человек. Жорж посмотрелся в настенное зеркало: «Пугало огородное, а все туда же. На свидание!» — и, низко опустив край шляпы, поднял воротник пальто и спустился по лестнице на станцию метро.

48

Борис расслабленно откинулся на кровати и потянулся за сигаретами, лежавшими на прикроватной тумбочке.

— Знаешь, в последнее время я стараюсь меньше курить, только когда хорошо, — он затянулся, — или когда совсем скверно.

Аллочка с нежностью посмотрела на него и спросила:

— А сейчас? Тебе хорошо?

Самодовольная улыбка тронула красивые волевые губы. Он выпустил дым колечками и промолчал. И через минуту вопросом на вопрос:

— А тебе хорошо с мужем?

Алла покраснела и с обидой сказала:

— Борис, пожалуйста, не надо! У меня прекрасный муж!

— Ну так что же ты делаешь здесь со мной, если у тебя прекрасный муж?

И, усмехнувшись, Борис выпустил струйкой дыма прямо ей в лицо. Она задохнулась, скорее от негодования, чем от дыма, и резко встала с кровати.

— Не смей так говорить!

Зверев в ответ рассмеялся:

— Ой, ой, какие мы обидчивые! У всех вас, несчастных жен, если послушать — прекрасные мужья! Только скажите мне на милость, почему от этих хороших мужей вы бегаете по отелям?

Нервно набросив на себя халат и ничего не отвечая любовнику, Алла прошла в ванную комнату. В номере наступила тишина. Только слышался плеск воды из-под крана, да из соседнего номера доносилось приглушенное бормотание телевизора.

Борис Александрович прислушался: плачет или нет? Недовольно понял, что переборщил: тоже мне, нежные какие!

Пришлось встать. И, чтобы замять деликатную ситуацию, приготовил конверт с деньгами.

Аллы долго не было слышно. Он тихонько подошел к дверям ванной и услышал, что она плачет. Борис сморщился, как от зубной боли: «Так и знал! Начинается!» Он не любил выяснять отношения с женщинами, считая ниже своего достоинства выслушивать истерики и обвинения в свой адрес. Еще чего не хватало! Терпеть не мог признаний в чувствах, сцен ревности, обид и прочих атрибутов любовной лирики. Для него с женщинами все было просто: если это жена, то хорошая мать детей и хозяйка. Если любовница — то красивая, сексуальная и без претензий. Мадам Дюшен для него была ни тем, ни другим. Зверев, недовольно прищурив глаза, приоткрыл дверь: