Балерина

— Потом, дорогой. Потом. — И надев на лицо дежурную улыбку для клиентов, она вышла в зал. — Пожалуйста, холодная водочка, господа!

7

За окном было совсем темно. Вдалеке мерцали огоньки отдаленных селений да проплывали мимо освещенные платформы пригородных станций. Жорж сидел на откидном сиденье в самом конце вагона, полностью погрузившись в свои мысли и, казалось, ничего не видя и не слыша. Мысли и чувства обрушились на него как смерч или вихрь, и у него не было сил бороться с этой стихией. Да и желания сопротивляться этим чувствам не было. Скорее наоборот, ему хотелось подчиниться этим переживаниям и ощущениям полностью. Невозможно было объяснить, почему эта удивительная женщина вызывала в нем столько теплых и сентиментальных эмоций. «Милая моя…»

Электричка медленно подплыла к станции. Он спрыгнул на платформу и, увидев большие электронные часы, удивился, что уже перевалило за полночь. Давненько уже так поздно не возвращался он домой!

Жорж, размахивая руками и подпрыгивая, как мальчишка, предался воспоминаниям прошедшего вечера.

После короткой встречи в кафе «Трокадеро» они перенесли свидание в брассери на вокзале Аустерлиц. Немного посидели там, для видимости выпили пива и отправились в небольшой алжирский ресторанчик под названием «Тажин». Этот ресторан славился самым лучшим кускусом в Париже. Кондаков любил этот ресторан, малоизвестный широкой публике, особенно французской, и часто использовал его для приватных встреч. Для этого было несколько причин: во-первых, клиенты — в основном арабы, и было легко заметить случайно забредшего европейца. А во-вторых, хозяин ресторана — алжирец Кераб, был свой, что называется, в доску парень. Он сам лично обслуживал Жоржа и любил поболтать с ним о том о сем, сетуя частенько на французов:

— Мы для них — Salles Entrangeres! (грязные иммигранты), — жаловался он ему, считая, что его клиент — поляк. Кондаков посмеивался и, не подавая виду, соглашался: ты прав, дружище, так оно и есть!

Встретившись в брассери на вокзале, Алла и Жорж, словно тайные любовники, прячущиеся от посторонних глаз, по отдельности вошли в ресторан. Сначала зашла Аллочка и следом, с интервалом в десять минут, Кондаков. Первое, что сделал Жорж в эти десять минут: осмотрел все машины, припаркованные возле ресторана. Парижские автомобильные номерные знаки — 75, показывали, что нет посторонних: загородных или дипломатических. Это успокаивало, но не настолько, чтобы совсем расслабиться. Напротив ресторана находился банк «BNP», тоже хорошо: каждый проходящий мимо, а тем более стоящий прохожий, прекрасно просматривался из окна «Тажина». Жорж заказал столик заранее.

«Нет, по-моему, сегодня ужин должен пройти спокойно. Даже если что, то не сегодня…» — подумал осторожный Кондаков и вошел в галдящий бар при ресторане.

Алла улыбнулась, когда Жорж сел напротив и взял ее за руку: «Ну теперь, здравствуй, милая моя…» — и поцеловал ее руку. Ей сразу стало хорошо и спокойно, и все проблемы как бы отодвинулись: волнения, беспокойные мысли, а что будет завтра… переживания о прошлом, которого, казалось, и не было. Все словно улетучилось под потолок, завешанный резными многоцветными восточными фонарями, в которых мигали и трепыхались свечи. Она опять улыбнулась и порозовела лицом: какая разница, что будет завтра, если сегодня так хорошо!

Ужин был экзотически чудесный. На закуску взяли острейшую чакчуку — арабскую яичницу, замешанную на шалфее, так что Аллочка до слез закашлялась — адская смесь специй и перца обожгла ей язык и губы.

— Ну ничего себе яичница! Жорж, предупреждать надо!

Кондаков от души посмеялся над раскрасневшейся от жгучих специй Аллой. Ну а когда принесли на большом фарфоровом подносе горячий кускус из баранины и курицы, приправленный ароматными травами и тающими во рту овощами на пару — ахнули от красоты гастрономического натюрморта. А о вкусе и говорить нечего — пальчики оближешь! Но справится с таким количеством еды, конечно, не смогли. Свадьбу можно накормить!

Кераб посмеивался:

— Это вам не французские «мини-пля»!

«Это уж точно», — сыто закивали они в ответ.

Закончили «праздник живота» восточными сладостями, от которых, правда, рот и пальцы слипались. Да, теперь понятно, почему у арабов такой темперамент!

Их столик находился у самого окна, на узком подоконнике которого стоял металлический светильник-башенка с резными разноцветными витражными окошечками. Внутри башенки горела свеча и освещала часть стола и кусочек улицы. Они сидели, как тогда, в кафе «Трокадеро», отрешенно сцепившись пальцами рук, глаза в глаза. Кераб принес две маленьких чашечки кофе и, поднимая вверх густые черные брови домиком, улыбаясь, сказал:

— Этот кофе приготовила специально для вас Аиша, — и он кивнул головой в сторону бара.

Молодая женщина в восточной одежде — рабочая форма официанток, помахала им рукой.

— Кофе — необычный! Гадальный! Наговоренный на любовь и счастье! Правда, правда! — и поставил перед скептически улыбающимся Жоржем чашку и вторую перед Аллой. — Когда выпьете, переверните на блюдце, и Аиша вам скажет будущее…