Балет Большого. Искусство, покорившее мир

Знатоки сразу – после дебюта в «Спящей красавице», когда Уланова станцевала партию Флорины – оценили чистоту линий молодой балерины. Её сравнивали с Мариной Семёновой. Восхищались пленительной скромностью, которая прочитывалась в движениях Улановой. Но она казалась холодноватой – и это обескураживало… Сама Уланова долго была недовольна собой – без кокетства.

Анна Ахматова – поклонница балета, дружившая с Ольгой Спесивцевой – наблюдала Уланову с первых шагов на сцене и порой относилась к ней критически, отмечая лишь дарование «лучшей в мире мимистки». Но прошло несколько лет – и искусство Улановой открылось Ахматовой: «У каждой великой балерины было какое то выдающееся качество, какой то «дар природы» – у одной редкая красота, у другой изумительные ноги, у третьей царственная осанка, у четвёртой сверхъестественная неутомимость и сила. У Улановой не было ничего этого, она была скромной и незаметной Золушкой среди них, но как Золушка победила всех своих сестёр, так и она поднялась на особую, недоступную остальным красоту». Ленинградский балетмейстер Фёдор Лопухов вспоминает: «…она привлекала внимание тем, что всегда танцевала, словно не замечая окружающих, как будто бы для себя самой, сосредоточенно погруженная в свой особый духовный мир». Вот оно, тютчевское «лишь жить в самом себе умей». В этой уединённой лаборатории недостатки превращались в достоинства.

А главные партии пришли быстро. Уланова танцевала «Лебединое» уже в первый год работы в театре. Роль сперва показалась неподъёмно сложной. Уланова хотела дойти до сути, постичь психологию героини – и это было непросто. Здесь и сказка, и любовь, и трагедия – как разобраться в этом материале, чтобы не было фальши? «Я поняла только, что Одетта – сказочное существо; девушка, превращенная в птицу, и что в ней – двойственность человека и лебедя. Но в голове не укладывалось: как же эдакое можно совместить и показать?! Позже, постепенно, как-то думалось над этим… Раз за разом что-то прибавлялось к уже сделанному, исправлялись какие-то вещи…» – вспоминает Уланова.

И получился шедевр на долгие годы. Вторая несравненная Одетта-Одиллия ХХ века – Майя Плисецкая – видела Уланову в «Лебедином» на сцене Большого в 1939-м году. Тот спектакль запомнился многим: в ложе сидел и поигрывал массивным бриллиантом в перстне Иоахим фон Риббентроп – министр иностранных дел гитлеровской Германии. Его потчевали «Лебединым озером» после подписания Договора о ненападении между СССР и Германией.

Плисецкая хорошо запомнила впечатления от того давнего спектакля: «Меня поразили её линии. Тут ей равных не было. Её арабески словно прочерчены тонко очиненным карандашом. У неё была замечательно воспитанная ступня. Она ею словно негромко говорила. Руки хорошо вписывались в идеально выверенные, отточенные позы». Это говорит одна знаменитая Одетта-Одиллия о другой!

Одетта – королева. А Уланова не стремилась выглядеть по-королевски величественно. От подруг она отличалась особой замкнутостью, сосредоточенной погружённостью в себя. В ней ощущалась сила человеческого достоинства и терпения. Тоскующее человеческое сердце в обличье лебедя – вот что показывала Уланова. Остекленевший взгляд остановился, не выражал человеческих эмоций. И всё-таки Принц должен узнать в Одетте девушку! Улановой удавалось так мимолётно склонить голову, что зрители чувствовали: вот сейчас в лебеде промелькнуло что-то девичье, человеческое…

В последние годы в Большом Уланова Одетту-Одиллию не танцевала: «Я не могу танцевать хуже, чем Уланова», – таков был её афористический комментарий. Танцевать в «Лебедином» ниже своего высшего уровня Уланова не желала.

Следующей победой была Жизель. Нелегко объяснять словами таинство балета. Когда речь идёт об Улановой-Жизели – это вдвойне бессмысленно. Снова образ рождался в муках, снова – слёзы в одиночестве, сомнения, досада. Снова в хитросплетениях старинного либретто Уланова долго искала правду своего образа. Однажды, пребывая в полном отчаянии оттого, что не может понять своей роли, Уланова всё бросила, села в автобус и уехала в Царское село. Неотступно думала о Жизель. Так бывало всегда: впустив роль в своё сердце, Уланова не могла от неё освободиться… Бродила там по пушкинским аллеям, долго сидела на скамейке – и вдруг почувствовала озарение, поняла, как нужно танцевать Жизель и принялась танцевать в пустынном парке. Она танцевала в забытьи, ощущала себя Жизелью – и очнулась только от аплодисментов. Публика, случайно заглянувшая в парк, восхищалась чудесной импровизацией…

Жизель Уланова танцевала с неимоверной нервной отдачей. Зрители не замечали нюансов танца: они видели трагическую историю Жизели. Наверное, нечто подобное имел в виду Шаляпин, когда говорил: «Пойте не ноты, а музыку». Уланова танцевала, а образ Жизели, а виртуозные па нанизывались на музыку сами собой, рождая впечатление «красивого и лёгкого танца, полного радости, света и поэзии».