Балет Большого. Искусство, покорившее мир

Весть о том, что Григорович взялся за масштабную постановку «Золотого века», вызывала удивление. 52 года этот балет считался неудачей Шостаковича, сам композитор считал его ошибкой юности и много лет не давал разрешения на его постановку. И всё-таки «Золотой век» стал визитной карточкой Большого в восьмидесятые. В балетном училище Григоровичу преподавала фортепьяно сестра Шостаковича, Мария Дмитриевна, пробудившая интерес к музыке брата. Будучи начинающим хореографом, Григорович несколько раз просил у Шостаковича благословения на постановку его балетов. Но композитор, высоко ценивший талант Григоровича, был непреклонен. После смерти Шостаковича его вдова, Ирина Антоновна, сама предложила Григоровичу вернутся к планам постановки «Золотого века».

В 1929-м году либретто для Шостаковича написал Александр Ивановский – сценарист и кинорежиссёр (назовём две его известные довоенные ленты – «Антон Иванович сердится» и «Дубровский»). У него вышел детективный политический памфлет про советскую футбольную команду, которая приезжает в некую западную страну на международную выставку «Золотой век». В мире чистогана царят расизм и коррупция. Сначала белому боксёру несправедливо присуждают победу над чернокожим. Потом полиция теснит недовольных рабочих. Дальше – больше: советского футболиста сажают в тюрьму. Всё это перемежается эпизодами из гнезда разврата – мюзик-холла, в котором фашиствующие элементы морально разлагаются под кваканье саксофонов, танцуя танго и чарльстон. В финале футболиста вызволяют рабочие и спортсмены. Даже в 1930-м году этот сюжет воспринимался как вампука[2]… Григорович в сотрудничестве с другом Шостаковича, театроведом Исааком Гликманом, придумал абсолютно новое либретто, сохранив только жанр – детектив-памфлет. Никакой заграницы в новом сюжете не было. «Золотым веком» назывался нэпманский ресторан в советском южном городе. Снова – четыре главных героя, «чёрная» и «белая» пара. Комсомолец Борис влюбляется в Риту, не подозревая, что ночами она выступает в «Золотом веке». За душу Риты борется с Борисом месье Жак – герой-оборотень. Он и ресторанный шармёр, и предводитель бандитской шайки. В этой роли громко заявит о себе Гедеминас Таранда. В их противостоянии будут и драки, и убийство… У парадной советской реальности оказалась отвратительная «нэповская» изнанка – мир уголовников и кабацких повес. Для «нэповских» эпизодов Григорович взял музыку, которая сопровождала сцены буржуазного разложения, для «комсомольских» эпизодов – жизнерадостные спортивные темы, а вот лирических адажио в первоначальной версии балета не было. И для дуэтов Риты и Бориса музыку позаимствовали из фортепианных концертов Шостаковича. Борис и Рита в финале балета – идеальные люди будущего, прекрасные душой и телом, творцы нового мира…

Зрители увидели столкновение двух культур: нэпманского и комсомольского авангарда. Угар, жеманность, порочная чувственность – и застенчивость, оптимизм, прямодушие. В «Золотом веке» чувствовалось влияние кинематографа, можно вспомнить и «Путёвку в жизнь», и фильмы Феллини, и «Кабаре» Боба Фосса, откуда перешёл в балет вертлявый конферансье… Колорит эпохи дополнила эстетика синеблузников, костюмов, маршей, фокстротов 1920-х – 30-х годов.

Илл.40: Большой театр в советском убранстве

Иннокентий Смоктуновский, побывав на генеральной репетиции и премьере «Золотого века», опубликовал в «Комсомольской правде» статью о спектакле. Не реплику, а полноценную статью – «Золотой век» в Большом театре». Этот факт говорит сам за себя: выдающийся актёр театра и кино считал новый балет Григоровича центральным событием советской культуры: «Смотрю на мастера и думаю: как много, как невероятно много значит индивидуальность в творчестве, сколько прекрасного не увидели, не узнали бы мы, не приди в наш балет по каким-то там случайностям этот небольшого роста, стройный, сильный человек. Каким бы был «Спартак», «Иван Грозный» без него, и были бы они вообще? Невозможная, невероятная хореография, пластика «Легенды о любви», «Лебединого озера». Его хореографию я узнаю всегда – её невозможно спутать ни с чьей другой, она исключительна. В этом его сила. Музыку Моцарта я узнаю при первых аккордах, слушая ее и наслаждаясь ею, поражаюсь, как разнообразна она лишь в его, моцартовской похожести, манере. Каждую новую постановку Григоровича я жду, жду с нетерпением, жду его дерзкой, порою импульсивной, но и до самозабвения поэтичной хореографии, и, встречаясь с нею опять и опять, я счастлив».

Удивительно поэтично и точно описал Смоктуновский работу балетмейстера. Актёр восхищался и артистами балета, выделяя Бессмертнову и Мухамедова.