Балканская звезда графа Игнатьева

Последующие годы принесли графу новые трагические испытания: в 1905 году в Цусимском сражении погиб его младший и любимый сын Владимир, «Димка», офицер адмиральского флагмана, а в 1906 году пуля террориста унесла родного брата Алексея. Николай Павлович стал стремительно стареть, к этому добавились неизбежные болезни — стали отказывать почки и мочевой пузырь. На старых выцветших снимках того периода мы видим его в старой генеральской шинели и шлёпанцах, ослабевшего, с обвисшими усами, опирающегося на руку располневшей, но всё такой же статно-прямолинейной супруги.

Утром 21 июля 1908 года, огорчённый вестью о кончине своего друга — приходского священника, поднимаясь но лестнице в свой балканский кабинет, Игнатьев упал с последней ступеньки.

Умер он, так и не приходя в сознание, вечером, когда последний луч солнца рассёк комнату над кроватью и навсегда её покинул, скользнув по дороге, ведущей от усадьбы вниз к церкви и реке, где рассыпался яркими бликами — большими на разводьях засыпающей Роси, крохотными на болотной траве и осоке. Наступали сумерки.

Узнав о кончине Игнатьева, из Болгарии в Круподеринцы приехала целая делегация. На панихиде царила не скорбь, а какое-то светлое чувство, как будто провожали очень близкого человека, но не навсегда, а в дальнюю дорогу. Смуглые лица болгар были торжественны и мрачны. Екатерина Леонидовна Игнатьева всю службу стояла, как неживая. Глаза были сухие и воспалённые — она выплакала все слёзы. Неожиданно на её усталом и увядшем лице впервые за последнее время загорелась знакомая улыбка, когда дьякон затянул слова молитвы об усопшем: «Бури жизни миновали, страдания земная окончена, безсильны врази с их злобою, но сильна есть любовь, избавляющая от вечнаго мрака и спасающая всех, о ком возносится Тебе дерзновенная песнь: Аллилуйя!»

После панихиды все присутствующие прошли в склеп церкви, где возложили бронзовый венок на могилу графа. На нём были выгравированы слова: «Графу Н.П. Игнатьеву. От болгарского народа и его князя».

Осталось рассказать о судьбе ещё двух персонажей — Ляморта и унтера Никиты Ефремова.

Следы Ляморта затерялись после Берлинского конгресса. В начале XX века один, крайне пожилой очевидец событий 1878 года, некогда работавший в германском посольстве в Турции, настаивал на том, что видел его лично, причём под другой фамилией в Берлине на одном из приёмов в турецком посольстве. Ляморт весь высохший, бледный, седой как лунь ходил от стола к столу со спутником. Это был моложавый, очень толстый и лысеющий человек среднего роста с цепким взглядом выпуклых глаз. Человека звали доктор Гельфанд. Ляморт не отходил от него ни на шаг, обхаживая, словно красотку. Гельфанд имел репутацию блестящего теоретика революции и авантюриста с тёмным прошлым. В немецких социал-демократических кругах его знали по псевдониму Парвус, что означает на латыни не только «маленький», но и соответствовало его статусу в масонском ордене.

В 1910 году Ляморт вместе со своим учеником Парвусом появились в Константинополе, где последний неожиданно стал советником недавно пришедшего к власти правительства младотурок. А вскоре — главным агентом по поставкам в страну продовольствия и оружия концерна Круппа. Революционеры и террористы разных мастей охотно пользовались его деньгами и талантом организатора. Он пытался заинтересовать германские власти разного рода проектами относительно того, как вывести Россию из войны, подняв в стране революцию. Встречался с Лениным в Цюрихе и предлагал ему финансирование, а в конечном итоге помог в переправке лидеров большевиков в знаменитом «пломбированном вагоне» из Германии в нейтральную Швецию, а из неё в Россию. Ляморт, как тень, повсюду следовал за ним.

В какой мере всё это повлияло на действительный ход событий, так во многом и осталось загадкой, которую Парвус унёс с собой в могилу в 1924 году. Умер он весьма странно. Была даже версия, что он скрылся куда-то. Есть всякого рода вопросы. Всё его состояние куда-то исчезло, часть архива тоже.

Унтер Никита Ефремов после окончания войны через Киев заехал в Круподеринцы. Мы не знаем, состоялась ли его повторная встреча с графом Игнатьевым или его «жинкой», но, вернувшись домой, он женился на черноглазой Оксанке и занялся хозяйством. В его дневнике появились отрывочные записи о погоде, урожае, пчёлах.

К воспоминаниям о войне он больше не возвращался.

Последняя запись в его дневнике относилась к 1910 году.

На этом можно было бы поставить жирную точку в нашей истории о приключениях графа Игнатьева и простого унтера Ефремова, которых судьба свела на горных тропках Балкан, но автору хотелось бы добавить ещё несколько слов, точнее, звуков, чтобы придать оптимистическое звучание финалу.