— Ваше сиятельство, прошу меня покорнейше извинить, я за недосугом всё откладывал свой визит к вам. А вот нынче узнал, что вы уезжаете в деревню. Думаю, что это недоразумение. Слышал, что ваш юбилей собираются чествовать Генеральный штаб, Славянское общество, Общество содействия и другие.
— Да уезжаю. Нарочно уезжаю. Мне эти торжества тяжелы и ни к чему. Будут говорить пышные фразы. Я этого дня дожидался, чтобы встретить его как православный человек, совсем иначе. Вот у меня в деревне стоит деревянная церковь, так я надумал поставить каменную, и в этот день сделаю закладку. Что ж мы стоим на пороге? — спохватился Игнатьев. — Как нерусские люди. Проходите, проходите, пожалуйста, в дом. Сейчас прикажу подать чаю. Разносолами вас не угощу — готовимся к отъезду. Чем бог послал, как говорится, — предложил Игнатьев Шарапову. Тот молча согласился.
За чаем у овального столика Шарапов, откусив последний рисовый пирожок (больше на столе блюд им не было обнаружено), деловито перешёл к цели своего прихода.
— Очень рад, граф, что вас застал. Я был бы в отчаянии, если бы вы уехали и я вас не увидел. Мне хочется написать о вас что-нибудь приличное. В газетах опять будут разве банальности. Вы бы рассказали мне кое-что про вашу службу.
— Вот вам мой формулярный список. Там данные есть. Можете спрашивать, — живо откликнулся граф, как будто бы заранее подготовившийся к нежданной беседе с репортёром. — А затем хотите что-нибудь спросить — спрашивайте.
— Да что же спрашивать? Положительную, историческую работу вашу все мы более или менее знаем, — всплеснул руками Шарапов. — А мне бы хотелось воспользоваться случаем и разъяснить некоторые недоразумения, укрепившиеся на ваш счёт.
— Недоразумение, говорите? — в глазах Игнатьева мелькнула лукавинка. — Впрочем, спрашивайте — такое ваше ремесло.
— Разрешите мне, граф, предложить вам очень щекотливый вопрос: ваша деятельность в Константинополе, разумеется, составляет нашу национальную гордость, но вас обвиняют в том, что вы дали неверную оценку о турецких силах. Вследствие этого мы начали войну с недостаточным количеством войска и потому много потеряли?
— Я вам искренне благодарен за этот вопрос. — Лицо Игнатьева стало серьёзным, а морщинки резче обозначились вокруг глаз. — Как вы знаете, клевета распространяется очень успешно и затем укореняется в обществе. Могу сказать по совести, что мною было сделано всё, что только мог сделать дипломат и офицер генерального штаба. Я всеми силами старался не только облегчить русским военным агентам их дело, но и организовать систематическое изучение Турции в видах русского решения Восточного вопроса. Кто только у меня не перебывал: Ванновский, Обручев, Бобриков, Артамонов. Под видом коммерсантов я их несколько раз пропускал через всю Малую Азию на Эрзерум и Эрдоган. Я также устроил путешествие великого князя Николая Николаевича, будущего главнокомандующего, он сам всё видел. Видел, что у турок английские ружья Генри-Мартини, а следовательно, было не трудно предположить, что англичане будут доставлять им и патроны. Но главное, что снимает с меня тень обвинения, это вот что: в 1874 году нашим военным ведомством был издан труд «Вооружённые силы Турции». Что же там говорится? Там прямо указывается, что Турция может выставить до 800 тысяч человек, что она отлично вооружена и способна к очень упорной и продолжительной борьбе. Эту книгу не прочли, а потом и вовсе забыли. Так я же этому не виноват.
Тут Шарапов решил пойти в контратаку, приготовив давно припасённый аргумент: — Но вам приписывают даже цифру 150 тыс. человек. Вы писали будто бы, что этих сил достаточно...
— Да, писал, но когда? В этом весь вопрос. В 1876 году Турция была совершенно неподготовлена и вела войну на два фронта — в Сербии и Черногории. Силы турок были так истощены, что в казённом арсенале Топ-хане не оставалась и двух снарядов на орудие. У турок реально ничего не было. Вместо того чтобы вовремя поддержать Сербию, мы же что сделали? Мы сказали, как Святослав, «иду на вас», а сами ни с места. Вы помните, как шла мобилизация — чуть ли не полгода. Мы все ждали, теряли время. Турки видят, что мы решились воевать, и стали готовиться. Всерьёз. Оружие и снаряды подвозили каждые две недели из Англии и Америки. На наших глазах подвозили и арабов, и египтян, а мы ни с места. Эта ситуация, если позволите, напоминает мне следующее сравнение. Загорается у меня квартира, я хватаю экстинктор-пожаротушитель и начинаю тушить. Не действует, а комната уже в огне. Будь экстинктор исправен, разумеется, и пожару бы не дали распространиться. Нечего делать — звоню в часть: «пожар!» Пока там копаются да собираются, у меня уже весь дом в огне. Приехала одна пожарная часть — мало. Дают тревогу, а горят уже четыре дома. Совершенно такую картину представляет и наша последняя война.
— Второй вопрос, граф, а как же так получилось, каким образом мы уступили Австрии Боснию и Герцеговину? Неужели вы не знали, что эти провинции нами, так сказать, заранее отданы Австрии?