Балканская звезда графа Игнатьева

Хотя Романовых убивали и до этого, но впервые всю страну и её жителей обвинили в тяжком грехе цареубийства 1 марта, став лечить её строгим режимом реакции. Точка невозврата была пройдена Россией именно 9 марта, а не и день гибели Александра II.

Его манифестом предполагалось, что народу будет дано право совещательного голоса, та самая «куцая» конституция, о которой столько говорили в своё время и которой поэт-сатирик Дмитрий Минаев отозвался ироничным четверостишием:

На первый раз, хоть куцую
Нам дайте конституцию!
Мы сами уж потом
Снабдим её хвостом.

Смерть Александра повлекла за собой и смерть этого проекта.

Великий князь Николай Николаевич также не вписался в новые для него политические реалии, и даже был исключён из свиты государя. Он медленно физически и душевно угасал, проводя время в Воронежской губернии, в своём поместье Чесменке, посвятив себя любимому занятию по созданию образцового конного завода. Умер князь в апреле 1891 года в Крыму, страдая в последние годы жизни от психического расстройства. Выражалось оно в странной и внешне уродливой форме. Старому дамскому угоднику и бонвивану казалось, что все женщины на свете испытывают по отношении к нему неимоверную плотскую тягу. Видеть это было тягостно, и Романовы от греха подальше упрятали своего родственника на юг.

Карьере князя Горчакова, последнего государственного канцлера Российской империи, кавалера множества отечественных и иноземных орденов, в том числе экзотических вроде Португальской башни и меча, после конгресса пришёл логический конец. Отставка с поста министра иностранных дел вначале была завуалирована в виде продолжительного отпуска. Солнце, море невозможно бирюзового цвета, лиловые холмы, воздух, пропитанный запахом цветов и сильным ароматом лимонных листьев, бульвары из старых многолетних пальм. Именно здесь, в Ницце, Горчаков решил скоротать остаток своих дней. Он поселился в четырёх комнатах на первом этаже частной виллы «Мишель», на бульваре Карабасель, в самом сердце этого южного города.

В длинном сюртуке, больше похожем на халат, в шапочке-ермолке на серебрящейся сединой голове, в очках в золотой оправе и с безмятежной улыбкой на лице. Таким его запомнил редактор «Русской старины» М.И. Семевский, навестивший бывшего дипломата в Ницце. Журналист записал его разговоры и позднее их опубликовал. Это — всё, что осталось после Горчакова в мемуарном жанре. О своём многолетнем оппоненте графе Игнатьеве Горчаков отзывался с раздражением и крайне пристрастно, отдавая, впрочем, должное его уму и таланту.

Себе князь совершенно не изменял, сохраняя не только спокойствие духа, но и присущие ему чувство юмора и любовь к прекрасному полу, заигрывая по старой привычке с милыми барышнями на набережной или с продавщицами-галантерейщицами. Рассказывают, что однажды он забыл застегнуть ширинку. Когда на это обратили его внимание, Горчаков с невозмутимым спокойствием отвечал: «В России принято хоронить покойника с открытым лицом».

Дольше всех, как кряжистый тевтонский дуб, держался в политике Бисмарк. Новый самоуверенный и честолюбивый кайзер Вильгельм II отказался играть второстепенную роль, заявив на одном из банкетов в 1891 году: «В стране есть один лишь господин — это я, и другого я не потерплю», и вскоре «железного канцлера» попросили на выход. В отставке Бисмарк критиковал правительство и косвенно императора, писал воспоминания, а также периодически сидел на диетах, стремясь похудеть. В возрасте 68 лет князь страдал целым букетом заболеваний — мигренью, невралгией лица, бессонницей, расстройством пищеварения, отёками ног, расширением вен — и весил больше 120 килограммов! Смерть освободила его от телесных мук. Его лицо было похудевшим и спокойным, а массивный бульдожий подбородок поддерживал специальный бандаж. Любимые доги выли возле постели усопшего...

Графа Игнатьева выкинули из большой политики в 50 лет, когда возрастом расцвета для политика считалось шестьдесят-семьдесят. Заняв пост министра внутренних дел, он предложил новому царю собрать представителей всех сословий, национальностей, вероисповеданий — от «земли» — на Земский собор, чтобы сообща искать выход из противоречий. Николай Павлович прекрасно понимал, что без участия народа решать судьбу России нельзя. «Таким образом, — считал граф, — сложилась бы, без потрясения устоев русская самобытная конституция, которой позавидовали бы в Европе и которая заставила бы умолкнуть наших псевдолибералов и нигилистов». Интересно, что предлагаемый Игнатьевым созыв Земского собора в некотором роде напоминал Съезд народных депутатов, который через 100 лет был собран Михаилом Горбачёвым... Увы, Александр III, которому был представлен проект, через пару часов отправил графу Игнатьеву записку: «Взвесив нашу утреннюю беседу, я пришёл к убеждению, что вместе мы служить России не можем». Это автоматически означало отставку.