Балканская звезда графа Игнатьева

На море — не без горя, хотя и большой пароход, но качает довольно сильно. Качает так, что на палубе нельзя устоять на одном месте, а всё тебя подвигает из стороны в сторону. Он держался, а вот некоторых его сослуживцев, как заметил Никита, даже стошнило.

«Травите, травите, служивые, — полегчает», — говорили бывалые моряки — грудь в тельняшку и вся нараспашку, улыбаясь. «Держи краба», — подошёл к Никите боцман. Ефремов, что такое «держи краба», конечно не очень понял, но на крепкое мужское рукопожатие ответил по-свойски.

Слава Богу, благополучно из Мраморного моря выехали они в море Чёрное, а там и до Одессы добрались.

По выгрузке прямо отправились к собору, где справили благодарственный молебен и пропели «многая лета». Потом командир полка полковник Панютин сказал: «Ребята, помолимся же за наших товарищей, которые пали в войне на поле битвы», и сам заплакал, и много других солдат и зрителей заплакало. Особенно грустно стало после панихиды, когда все пали на колени и запели «вечную память». Голосили батюшки так жалостливо, что у Никиты мурашки пошли по коже. Позже об этом написали и в «Одесских ведомостях». Экземплярчик той газеты Никита сохранил себе на память. Чтобы родным и знакомым было что показать.

В Одессе стояли они лагерем вблизи станции железной дороги; здесь — встреча, угощение, водка, пиво, пироги и папиросы. Одна мысль свербила голову Никиты: как бы ему повидать старых знакомых. Да того же Назарку, давнишнего приятеля по Мглину. Ох, и беспутный же был хлопец! Как говорил дед Дмитро, «тилько шаленый трошки». Обязательно что-нибудь выкинет и всех рассмешит. Надоумили тут его друзья — сходи в адресный стол, там всё тебе подскажут. Адрес-то нашёлся, а вот Назара в доме не оказалось. Сказали Никите, что он с господами на даче, версты четыре за городом; Никита — туда, но и там его нет. Уехал на купанья вёрст за восемь. Вернулся он в лагерь, а ему говорят, что заходил их проведывать общий «земеля» — Булашевич Дмитрий. Назавтра утром нашёл его Никита, привёл к себе, а тут ещё подошли товарищи Змитрашко, Олейников, и так коротали они время до вечера. Вечером проводил Никита земляков до города, где и распрощались в одной развесёлой ресторации.

25 августа отправились гвардейцы в Варшаву, где так безмятежно начиналась служба Никиты. Из города полк промартировал до Белянского ноля, где уже лагеря были готовы, выстроены палатки. Встреча была великолепная — за версту от лагерей стояли огромные ворота, через которые Никита и прочие бравые солдатушки должны были проходить. Причём ворота были разукрашены разными рисунками. Всё, что у них было во время войны, всё было изображено на воротах: и ружья, и кирки, и лопаты, и ранцы, и сумки, и даже кукуруза с огромными листьями и шишками. По обе стороны дороги в две линии выстроены армейские. Встретили они фронтовиков громкими криками «Ура!».

Никита и его товарищи в ответ тоже закричали «Ура!», поснимали шапки, понадевали их на штыки вместе с венками и букетами, что вручили им на вокзале. Пришли, расположились но палаткам, два дня отдохнули. Потом потребовала снова Варшава для угощения всех георгиевских кавалеров на Уяздовский плац. А остальные части — в лагерях. Был обед, и водка, и пироги. Всех кавалеров и офицеров вывели на плац, главнокомандующий поблагодарил за службу, потом повели к нарочно выстроенным палаткам, поставили в одну шеренгу и разбили по десять человек в каждую палатку. Здесь, как запомнилось Никите, получил он по десять штук вкусных папирос на руки. Потом уже он пошёл к буфету — водки сколько угодно. А какой же казак без горилки? Тут ещё пироги и колбасы или же ветчина на закуску — бери сколько угодно. И на закуску бутылка пива. Горилка, как та добра девка, хоть кого с ума сведёт. И вот уже пошёл крик по всем палаткам, заревели ребята, запели: «Победа!»

В этот день дана была им полная свобода гулять, как хочешь. С каждого полка подъехало по три фургона, кто уже ладно был пьян, забирали в фургоны и предоставляли в полк. К Никите попался земляк Орест Поторский Коломенского полка. Он его в палатку: «Гуляй, брат!» Ну, одним словом, было хорошо: напились, наелись, накурились и напелись, пора и расходиться. Сюда шли они под командой в порядке, а отсюда уже, кто как мог и кто куда вздумал. Один — к земляку, другой — к коханке, третий — в лагеря пополз, а кого фургоны увезли (кто поленился идти сам, влез в фургон, потому что до лагерей вёрст пять было, не меньше). Посуду же подаренную кто разбил да и закинул, а кто отдал буфетчику, а другой, жадный до денег, собрал и понёс продавать дюжиной.

Ну, поблагодарили и разошлись по лагерям и жили себе по-старому, только всё, что ни прочитаешь где, в книге или в газетах: всех хвалят, а их, кексгольмцев, нет, как будто бы полка в бою и не было.