Балканская звезда графа Игнатьева

Разобрала Никиту обида. Подговорил нескольких унтеров-кавалеров, и пошли они к своим офицерам: «Как, мол, такое могло статься?» Господа офицеры разъяснили, что были они как бы сиротами без отцов-командиров: командир полка почти сразу заболел и не показался больше за всю войну. Дивизии начальника убили, вот почему о них и слава такая, что и некому было об этом ни написать, ни донести по начальству. Шли же они такими трудными дорогами по Балканам, что за ними не то что корреспонденту, но даже офицерские денщики с вьюками отставали и рисковали жизнью.

Но вот подошла пора отпусков домой. Какая радость увидеть своих родных и родной край. А тут ещё просят послужить остаться на год в сверхсрочных Никиту.

Бог с вами! Окститесь!

А ему предлагают ещё два креста — румынский чёрный чугунный, да австрийский. Оно и хочется, интересно, да родина дороже всего!

Пригрело майское солнышко — зелень свежая, душа радуется и поёт.

Фельдфебель снова насел: «Останься, — говорит, — Ефремов, получишь кресты». — «Нет, — сказал твёрдо Никита, — есть у меня Георгий и медаль, будет с меня. Прощайте, ребята!» Расцеловал весь свой взвод и всех знакомых. Немного жаль ему было, что передал свой взвод характерному унтер-офицеру, но что же делать?!

Прежде он всегда говорил так себе: «О, милый друг теперь с тобою радость, а я один, и мой печален путь».

А теперь и он в двух.

Есть у него свой Егорушка на груди, который провожает его. И провожает:

ДОМОЙ-ОЙ-ОЙ-ОЙ-ОЙ!

ПОСЛЕ САН-СТЕФАНО И БЕРЛИНА

Не прошло и десяти лет после Берлинского конгресса, похоронившего Сан-Стефанский мирный договор, как практически все активные участники этих драматических событий сошли с жизненной сцены, а калейдоскоп быстро сменяющихся событий обрёк оставшихся в живых на потерю душевного равновесия и политическую немоту.

В этом отношении показательна трагическая судьба Александра II — царя-реформатора, царя-освободителя, быть может, одного из наиболее талантливых и ярких представителей бесцветной Романовской династии.

Гадалка в Париже как-то предсказала ему, что он переживёт семь покушений на себя. Седьмое — и последнее — оказалось фатальным.

1 марта 1881 года был ничем не примечательным воскресным днём. Первый взрыв бомбы народовольцев на Обводном канале испугал птиц — чёрные грачи испуганно закружились в воздухе. Воздух ещё дрожал, когда раздался второй взрыв, после которого наступила мертвенная тишина.

Студент Императорского училища правоведения Михаил Стахович, будучи на рысистом кругу Семёновского плаца, вдруг услышал какие-то неясные толки (передавали эту сногсшибательную новость полушёпотом, крестясь и охая), что государь, мол, убит... Вместе с другом они пулей выскочили из беседки и, вскочив на какого-то лихача, велели лететь в Зимний дворец.

Извозчик, окинув взглядом бледные лица студентов, заявил:

— Господа! Своей первой очереди я дешевле четвертной не продам.

Когда юные правоведы объяснили ему причину своей спешки, лицо мужика посерьёзнело: «Не нужно денег. Никаких! Я сам вам заплачу четвертную, если вы меня к Нему проведёте! Пусть лошадь пропадает».

У дворца, вокруг которого уже собралась масса людей — толпа росла, стремительно притекая отовсюду, — они доверили лошадь городовому, а извозчику молча посоветовали идти за ними. Может, это покажется удивительным читателю, но тогда не только аристократы, но и простые обыватели запросто могли вот так попасть во дворец к царю. А главное, когда! И в какой момент!

Стахович как сумасшедший бежал по длинным переходам Зимнего до «фонаря» — спальни государя. И вот заветные покои, двери распахнуты настежь, слышен прерывистый сиплый свист человека, лежащего на кровати под серой шинелью, измазанной кровью. Врачи с растерянными лицами что-то шептались, жавшись к стене. Студент увидел, как Рождественский, придворный протопресвитер, нагнулся над телом государя и широко перекрестил его тело. Тотчас все метнулись в угол, упав на колени. В этот момент в комнату стремительно вошёл огромный, — так показалось Стаховичу, — человек с искажённым лицом. Это был наследник престола, ставший уже Александром III, а маленькая женщина, теперь императрица Мария Фёдоровна. Она трепетно прижималась к могучей фигуре супруга, настойчиво гладя его рукав.

Через восемь дней новый государь собрал своих приближённых — всех министров и сановников, пользующихся его доверием. На повестке дня был один вопрос — оглашать ли последний манифест покойного о введении представительного правления. Реакционные министры во главе с духовным отцом и воспитателем наследника Константином Победоносцевым победили, убедив недалёкого царя в угрозах неисчислимых бед и мистическом грехе передать «толпе» Богом вручённую власть. Александр III разорвал манифест своего отца, определив своё политическое направление — назад. Всему и навсегда был дан «задний ход».

Больше никаких реформ! Россию «подморозили» на пару десятилетий вплоть до естественного падения неуклюжего тяжеловоза российского правительства в пропасть революций и гражданской войны.