Балканский рубеж России. Время собирать камни

Господствующие группы федерального и республиканского уровней активно обсуждали проекты будущего. Сторонники «жесткой линии» отстаивали необходимость возврата к фундаментальным ценностям коммунистического режима – «демократическому централизму», строгой иерархии, к командно-административной системе. Их оппоненты («мягкая линия») настаивали на необходимости трансформации политической системы путем контролируемой либерализации, при этом процесс принятия решений должен был строиться на авторитарных принципах.

Радикальные либералы требовали немедленного и полного перехода к рыночным отношениям, установления демократических институтов западного образца. Приверженцы «экстремистской линии» стояли на жестких националистических позициях и предлагали полностью отказаться от прежней федеративной государственности. По их мнению, «разъединение» федерации – закономерный и прогрессивный шаг посткоммунистической трансформации в направлении создания демократических национальных государств в территориальных границах республик СФРЮ. В середине 1980-х годов основная борьба развернулась между сторонниками «мягкой линии» и «экстремистами». Последние одержали верх.

Успех национальных проектов, вызревавших в общей политической рамке, был обусловлен «работающими обособленными институтами управления», т.е. наличием «обособленного в институциональном плане сегментом-государством внутри общего государства» (Ф.Г. Рёдер); деперсонификацией федеральной власти; политической слабостью центра и процессами деидеологизации; резким ухудшением социально-экономической ситуации в стране и возобновлением старых этноконфессиональных конфликтов. Поскольку коммунизм претендовал в Югославии на роль универсальной доктрины, пустота, образовавшаяся после его падения, быстро заполнилась ксенофобией и шовинизмом, популизмом и национализмом – «не борьбой за свои национальные права, а пренебрежением чужим правом на сохранение национального и человеческого достоинства» (А. Михник).

К концу 1980-х годов Югославия сохранила лишь суверенитет признания и статусность. Суверенитет факта, состоятельность, как исключительные характеристики федерации, были разделены между республиками. Югославия, была, словами Гегеля, как феодальная монархия, «суверенна только вовне». Внутри государство представляло не единый организм, а «скорее агрегат, чем организм» (Г. Гегель).

Понимание национального равноправия не как равноправия перед законом, а как экономическую самостоятельность и возможность выхода сегмента на мировой рынок привело в результате к тому, что сила государства виделась не в единстве республик, а в их самоопределении и независимости. Самоуправленческий социализм как модернизационная модель не способствовал укреплению единства страны, а ускорил процессы национализации, приватизации власти на уровне республик и децентрализации политико-правового пространства. К тому же в стране отсутствовало главное условие устойчивой государственности – идентификационная основа.

В Югославии, как в других социалистических странах, этно-религиозные характеристики, национализм, откровенно переходящий в шовинизм, использовались как средство, с помощью которого можно четко определить сообщество «невинных» и идентифицировать «виновных», несущих ответственность за «наши» несчастья. Но это скорее универсальная, а не только посткоммунистическая ситуация: именно «чужих» можно и должно обвинять во всех несчастьях, трудностях и разочарованиях, испытанных «нами» за годы существования общего государства, при этом, глубокие и стремительные сдвиги не вспоминаются. Например, Э. Хобсбаум так определяет принципиальную значимость идентификации по принципу «свой – чужой». «Совершенно ясно – что «они» это «не мы»; это люди, которые являются нашими врагами просто потому, что они другие: нынешние враги, прежние враги и даже вполне воображаемые враги». Прав был и Г. Зиммель: «Забота о том, чтобы враги – неважно, какие именно – непременно наличествовали, провозглашается внутри некоторых подобных групп даже чем-то вроде политической мудрости: с их помощью сохраняется действительное единство членов группы и сознание группой того, что это единство есть ее жизненный интерес».

Разрушения любой системы, была ли она легитимной или нет, авторитарной или демократической – влечет за собой утрату социальных ориентиров, крах всего образа жизни, к которому привыкло большинство населения. Именно в распадающемся социуме национализм служит «субститутом интеграционных факторов»: «когда терпит крах общество, последней опорой начинает казаться нация» (Э. Хобсбаум).