Баллада о Чертике

Мы стоим с Весеком и Карчмареками. Перед нами женщины. Возле них коляска с малышкой. Женщины утирают слезы. В глазах у маленькой огоньки свечей отражаются голубым.

Мать Карчмареков поправляет ей шапочку. Она хлопает глазками, осматривается по сторонам и тоже начинает плакать:

— …а-а-а…а

Рыбалка

Пырей взял нас на рыбалку. Велел зайти в воду и загонять. Сеть была маленькая, связанная из веревочек. Дырки все разные, возможно, поэтому мы не могли ничего поймать. Рыба-то должна была быть. В сорок пятом, когда у людей были гранаты и тротиловые шашки, плавала по реке серебристыми косяками. Пырей тянул сеть со старшим Карчмареком, на нас покрикивал.

Мы шлепали им навстречу. Руками загребали воду. Холод пробирал до костей. Наконец и Пырей с Карчмареками замерзли.

На обратном пути нам попалась крестная Весека. Без нее бы, наверное, было лучше, но она дала каждому по яблоку и по образку. Стала рассказывать про рыб. Костистый лещ — так по ее словам выходило — предназначен дьяволу. Иной раз можно увидеть, как сатана гоняется за ним в камышах. Зато щука сама чуть ли не святая. В голове у нее из костей лестница, крест, гвозди, молоток, клещи. В общем, страсти Христовы. Еще крестная говорила, что нужно чтить бога.

Мы слушали, а Пырей, самый из нас старший, корчил рожи и чего-то бормотал. Крестная была глуховата. Грязь у нас на коленках превратилась в песок и понемножку обсыпалась. В воде уже отцветали водяные лилии и желтые кувшинки. Лихо торчали вверх бархатные головки рогоза.

В ту осень Весеку очень хотелось стать прислужником, прислуживать при литургиях. И ксендз его взял. Весек научился отвечать по-латыни. Кроме того, узнал, что знак рыбы имел тайный смысл.

Крестная радовалась, что Весек оказался такой способный. Она чувствовала себя в ответе за его душу. Раз намекнула Весековой матери, что, возможно — хоть это и страшно трудно, — ее сын когда-нибудь станет примасом или на худой конец каноником.

Наш приходский ксендз привез колокольчики. Никелированные, по шесть на одной рукоятке. Прислужники из-за них тишком переругались в ризнице. Вышли вшестером, очень торжественно. Ксендз последний. Заиграл орган.

— Братья мои, — говорил ксендз с амвона, — ширится безбожие.

Люди пели: «Мы жаждем бога, пресвятая Дева…» Двенадцать деревянных апостолов, покрытых позолотой, стояли навытяжку. Лица их были повернуты в сторону главного алтаря.

После проповеди рука Весека начала потихоньку перемещаться в сторону этих колокольчиков. Его сосед не зевал. Оба схватились разом. Колокольчик звякнул. Ксендз от алтаря пытался краем глаза увидеть, что происходит.

Весек отпустил. Сосед успокоился, на что-то загляделся. Может быть, молился? Улучив момент, Весек щелкнул его по лбу и схватил колокольчики. Произошло это так быстро, что, кажется, никто в костеле, даже крестная на первой скамье, ничего не заметил.

До конца спокойно простояли на коленях, драться собирались потом, но неожиданно вмешался Пырей. Взял и стукнул Весека. Силы были неравные, Весек стал обзывать Пырея и едва унес ноги.

Вечером, однако, Пырей сам пришел. Свистнул из темноты. Весеку было страшновато, но Пырей завлекал:

— Иди, ничего я тебе не сделаю.

На всякий случай Весек подходил боком, остановился в двух шагах, но оказалось — напрасно.

— Чего надо?

— Увидишь, — сказал Пырей.

Мы перешли по шпалам узкоколейки темнеющий, уже вечерний мост.

— Мать меня выдерет, — отговаривался Весек.

— Ничего тебе не будет, — успокаивал его Пырей.

В саду у крестной пахло увядшими листьями. Дом стоял темный, только в одном окне розовело слабенькое зарево — от лампадки перед образом.

— Если б я попросил, она бы мне дала, — сказал Весек.

— А мне нет, — объяснил Пырей, — мне б не дала. Да и собака тебя знает.

Что Весеку оставалось делать? Влез на дерево и нарвал темно-фиолетовых слив. Пырей был намного нас старше; по правде говоря, мы его не любили. Ему бы только командовать.

Еще он таскал у своей сестры юнрровские[5] сигареты «Кэмел» с желтым верблюдом. Рассчитывал когда-нибудь протыриться за ним на небеса. Сквозь игольное ушко.

И уроки в первый раз мы прогуляли из-за Пырея. Утром увидели: стоит у входа на школьную спортплощадку. Под курткой с правой стороны прямоугольные очертания книг и тетрадей. Еще была у Пырея сеть.

— Зачем взял? — спросил Весек.

— Как зачем? — удивился Пырей.

— Не, я пойду в школу, — решил Весек.

Мы с Карчмареком-младшим стояли в сторонке. В окнах школы отражалось солнце.

— Боишься?

— Чего мне бояться?

— Хочешь идти или нет?

— Если они пойдут, и я пойду, — подбородком мотнул в нашу сторону Весек.

— Да им небось слабо́.

Звонок мы услышали, когда были уже далеко. На лугу стрекотали последние кузнечики. Трава привяла, пожухла. Расстелили на берегу сеть. Пырей для прочности кое-где довязал веревочки из расплетенных парашютных стропов. Мы зашли в воду — раз, другой, третий. Тени стали короткие, как на большой перемене.

— Вот бы щуку поймать. Интересно посмотреть, — сказал Весек.

— Да ну! Чего там смотреть! — пожал плечами Пырей. — Хотя… я видел в газете. Рисунок такой: щука — империалист.