Баллада о Чертике

Он улыбнулся сам себе: «Славный мальчуган. Не по годам рослый, смышленый. Конечно, не помешало бы иногда быть с ним построже. Но все равно деду за внука краснеть не приходится».

И все-таки жаль… Столько лет. Он загляделся в окно. Полез в ящик стола за сигаретами. Кажется, рука наизусть знает все шероховатости деревянной поверхности, форму ключа. Последний день…

Он даже не заметил, что комната опустела, а в неплотно прикрытую дверь поминутно кто-нибудь заглядывает. Не слышал, что идут какие-то торопливые приготовления. Впрочем, может быть, и слышал, но, задумавшись, не обращал внимания.

В комнату вошел шеф. Чуть помоложе его, начальник, но в то же время — товарищ по работе. Можно даже сказать, приятель. Многолетние общие задачи, годы энтузиазма и самоотверженного труда накрепко их связали. Они давно были на «ты».

— Зигмунт! Мы тебя ждем.

Он не понял:

— Кто ждет?

— Ну, знаешь! Мы ждем. Все. Пошли!

— Куда?

— В конференц-зал.

— Да я ведь уже…

— Дружище, — обнял его за плечи шеф, — попрощаться-то с нами ты, полагаю, не откажешься?

Вышли в коридор. Из-за двери зала доносился гул голосов. Они остановились на пороге. Столы расставлены как для банкета. Собрались в самом деле все. Задвигав стульями, встали. Умолкли. Смотрели на него.

Зардевшись от волнения, выступила с речью самая молодая сотрудница — девятнадцатилетняя машинистка из бухгалтерии. Прядь волос упала ей на лоб. Тряхнув головой, она ее отбросила.

— От имени всего Общества… От имени воеводского отделения имени Дени Дидро… От имени всех, кто пока еще продолжает работать, выражаю самую сердечную, самую горячую благодарность за труд и желаю счастливого отдыха.

И вручила ему розы.

— А еще примите от нас на память вот это.

Продолговатая коробка была перевязана блестящей серебряной ленточкой. У пенсионера от избытка чувств на глаза навернулись слезы, да и женщины в зале прикладывали к глазам платочки. Обняв девушку, пан Зигмунт расцеловал ее в обе щеки. Волнение разрядилось в смехе и дружеском подтрунивании.

— Ого!

— Я б тоже согласился уйти на пенсию — дали бы поцеловаться с нашей Марысей.

Пан Зигмунт развернул пакет. «Вот оно что… Молодцы, здорово придумали». Внутри была модель старинного кропила, на конце вместо метелочки — зажигалка.

«Сто лет, сто лет живи на радость нам…» — грянуло от столов. Поддерживаемый за локоть, пенсионер пробрался на свое почетное место. Со всех сторон к нему поворачивались улыбающиеся лица.

— Выпьем за здоровье нашего товарища и коллеги.

В воздух поднялись рюмки. Он хотел ответить и не смог. Перехватило горло.

— Помнишь, Зигмунт? — потрепал его по плечу шеф. — Помнишь…

Он помнил. Первая командировка. Глухая деревня в глухом лесу. Собиралась гроза. Лекцию он читал в пожарном сарае. Говорил о силах природы, о бессмысленном обычае в грозу выставлять на окна образа, об электричестве, о законах, которые им управляют.

Народ настроен был недоверчиво. Слушали, однако, внимательно. Даже седые старики под конец начали согласно кивать головами. Но в них еще крепко сидела внушенная церковниками уверенность, что молнии ударяют в безбожников. А тут как нарочно в сельпо не оказалось наконечников для громоотводов…

Провод заземления привязали ему к ноге. Всю ночь он простоял на крыше. Охранял деревушку от грозной стихии.

— Столько лет… — сказал он.

— Да, стареем, стареем, — вздохнул шеф. — А как твой внук? Давно его не видел. Зайди как-нибудь вместе с ним. Ты ведь, надеюсь, нас не забудешь?

— Конечно не забуду. Послушай… у меня даже есть к тебе просьба. Думаю, я могу еще пригодиться. Вдруг-вдруг понадобится провести где-нибудь секуляризацию[15]… Короче: рассчитывайте на меня.

Шеф покачал головой.

— Ох, Зигмунт, Зигмунт. Ты не меняешься. Каким был мечтателем, таким и остался. Зачем себя обманывать? Ты ведь знаешь…

Да… Он знал. Светское сознание выработалось уже повсеместно. Из-за отсутствия работы Общество сокращало старые опытные кадры. И если тем не менее в штат недавно взяли молоденькую машинистку, то исключительно ради того, чтобы она не сбилась с пути. Мать ее была фанатичная богомолка, а от отца, ксендза-каноника, девочка могла унаследовать фидеистические склонности. Здесь, в Обществе, Марыся обрела дружескую опеку и как бы вторую, истинную, семью. Здесь много лет близкими людьми был окружен и он. Отныне пенсионер.

«Держись, Зигмунт, — мысленно приказал он себе, — они не должны заметить, что ты взволнован. Еще подумают, что на старости лет стал сентиментален». И, вопреки тому, что творилось в душе, улыбнулся.

Его хотели отвезти домой на машине, но он отказался. Предпочел в последний раз проделать путь по знакомым улицам в одиночку. Старый дом на окраине ждал его. Жена открыла дверь. Вероятно, она побывала в парикмахерской. Седые волосы были красиво уложены.

— Уже все? А я готовлю вкусный ужин. — Жена поцеловала его, как в молодые годы.

Он улыбнулся.

— Ну что, моя старушка?! Теперь не будешь ворчать, что меня никогда нет дома.

— Типун тебе на язык! — шутливо возмутилась пани Анна. — Мы, конечно, не молоды, но старушкой себя называть я не позволю.