– А могут они сегодня оба спать возле меня? – спросила Лилли.
Ее родители переглянулись, явно опасаясь за благополучие своей дочери. Они доверяли мне, бродячей собаке, не больше, чем я доверяла им. Наконец мужчина сказал:
– Давай подождем еще немного.
– Сколько?
– До… до… – отец все никак не мог подыскать подходящие слова.
– До тех пор, пока мы не сможем быть уверенными, что эта собака – добрая, – сказала женщина.
– Она добрая – я это и так уже знаю! – возразила Лилли.
Мне захотелось прорычать, что я никогда не буду доброй по отношению к человеческому детенышу, но Макс пихнул меня, тем самым заставив промолчать.
– А еще нам нужно дать ей какое-то имя, если ее зовут не Инала!
– Как же ты хочешь ее назвать? – спросила женщина.
– Меня зовут Рана! – пролаяла я.
Что эти люди себе воображают?
– Морицене!
– Морицене?
– Макс и Морицене! – засмеялся мужчина.
Мне это показалось ужасным. Эти люди хотели утвердить свою власть над нами, и для этого они давали нам имена. Но что бы там они ни говорили, я теперь навсегда останусь Раной!
– Ложись спать, – сказал мужчина.
Он осторожно взял девочку на руки и вынес из комнаты. При этом малышка все время весело хихикала. Происходит ли так с теми, у кого есть отец, рядом с которым можно чувствовать себя в безопасности? Как это ни глупо, но сейчас я завидовала Лилли не только потому, что она так сильно нравилась Максу, но и потому, что у нее были родители, для которых она что-то значила.
Женщина погасила свет и тоже вышла из комнаты, видимо, направляясь туда, где она будет спать. Мы с Максом теперь лежали при свете огня, пылающего в камине. У него было тяжело на сердце – я это чувствовала. С одной стороны, он любил этих людей, но с другой, именно они отняли у него возможность иметь детей. За это я его презирать не могла. Я могла лишь пытаться смягчить его печаль, а для этого мне нужно было вселить в него надежду.
– Я спою тебе песню, – сказала я.
– Какую песню?
– О чуде со щенками.
– Пой дальше, – попросил Макс, глядя на камин, в котором все еще теплился огонь.
– Песня закончилась.
– Закончилась?
– Они зачали детенышей.
– Но как у них это получилось?
– Это никому не известно.
– Может, потому, что они не смирились?
– Мы тоже так думали у себя на мусорной свалке, когда Песня нам это пела.
– Но ты уже в это не веришь?
– Не знаю… – неуверенно сказала я.
– Скажи, во что ты веришь?
– Верю, что их любовь была сильнее не только забвения, но и всего другого на свете.
– А может быть такой и наша любовь? – спросил Макс.
Я этой своей песней и в самом деле вселила в него надежду.
– Наверное, может… – сказала я и – вопреки всякому здравому смыслу – отважилась тоже в это немножечко поверить.
65